Шварцкопф посматривал горделиво, его миску заполняют последней как хозяину, успел с наслаждением полюбоваться, с каким аппетитом ем я, обжигаясь и кривясь, но работая ложкой все быстрее и быстрее.
Да и Квентин, хоть и соперник, но отдал дивному блюду должное: молча и не глядя по сторонам, ест с аппетитом, не отвлекаясь, целиком погруженный в смакование дивного блюда.
Я не отвлекался, пока ложка не начала скрести по донышку, а Шварцкопф, что все наблюдал за мной счастливыми глазами, сказал с чувством:
— Как же люблю, когда у людей хороший аппетит!
— Смотря на что, — ответил я. — Когда такое блюдо, я даже не знаю, как можно не наброситься!
Пустую миску забрали и тут же поставили широкую с низкими краями, а на нее выложили крупную рыбину, хорошо проваренную, с отслоившейся кожей.
Я подумал было, что уха на первое, а эту же рыбу на второе — вроде бы чересчур, однако ноздри уже ухватили сильный призывный запах, я взял первый ломоть и, еще не забросив в пасть, ощутил, что нет, не чересчур.
Мясо удивительно нежное, тает во рту, но странное ощущение бодрости и ясности продолжает вливаться в тело и заполнять его от кончиков ушей и до пяток. Обычно от еды я малость, а чаще совсем не малость, соловею, мысли копошатся вялые, как угри в придонном иле, но сейчас голова все яснее, вот слушаю, как тихо переговариваются Квентин и Шварцкопф, а сам как бы сам по себе выстраиваю линию, что скажу вождям Скарляндов, что предложу, на что милостиво соглашусь, что абсолютно неприемлемо, ибо их земли заслуживают лучшей участи…
Кстати, надо тщательно выдерживать, в каких случаях говорить «земли», а когда «Скарлянды», сам же термин «королевство» употреблять как можно реже до поры до времени…
Шварцкопф все поглядывал на меня, а когда решил, что темп поедания красноперой белорыбицы у меня снизился, поинтересовался с осторожностью:
— Ваше высочество, как там в Варт Генце?
— Пока тревожно, — сказал я. — Гражданскую войну предотвратить удалось, но мечи в ножны главы могучих родов не вкладывают и войска не распускают.
— И чего ожидаете?
— Что справлюсь, — ответил я скромно. — Когда братья не могут поделить имущество, они приглашают человека со стороны и клянутся, что примут его решение.
— А примут?
Я доел последний кусок, ясность и сила переполняют тело, вытер пальцы о скатерть и сказал деловито:
— Если буду решать в пользу большинства, то большинство меня и поддержит. Это вообще единственно разумная политика.
Квентин фыркнул:
— Большинство? Да большинство вообще желает жрать, пить, спать и ничего не делать!
— Верно, — согласился я. — Это надо обещать. Вам что, жалко пообещать такое? А делать должны то, что нужно Скарляндам. А вашим землям нужно такое, что не добудешь, если только жрать, пить и ничего не делать.
Квентин промолчал, а Шварцкопф проворчал:
— Что?
— Укрепить оборону, — сказал я прямо. — Когда сильный сосед зарится на ваши земли… что нужно сделать в первую очередь?
Они промолчали, ответ очевиден, оба настолько одинаковые в своей мрачности, что прямо близнецы и братья. Шварцкопф подал знак, чтобы несли сладкое, а когда на столе появились всевозможные пироги, оба одновременно потянулись к тем, где мясная начинка, а я предпочел медовые, еще пахнущие цветами и пчелами.
Несколько раз на пороге возникал молчаливый управляющий, а когда Шварцкопф обращал на него вопрошающий взгляд, смиренно докладывал, что прибыл еще такой-то вождь такого-то племени.
Квентин наконец проронил:
— Можно было бы назвать какой-то день, чтобы успели собраться все…
Оба посмотрели на меня, я кивнул и ответил мирно:
— Можно.
Они ждали продолжения, но я неспешно пожирал нежную мякоть пирога, и Шварцкопф спросил озадаченно:
— Это было сделано намеренно?
Я прожевал, покачал головой:
— Нет.
— А почему?
Я посмотрел ясными честными глазами.
— Дело в том… что это нужно вам, а не мне. Хотя мне тоже желательно, чтобы у вас все было тихо и мирно, мы же соседи, но все-таки если что у вас пойдет не так, то у меня аппетит не сильно испортится и спать я буду все так же спокойно.
Они снова помолчали, наконец Шварцкопф проворчал:
— Это понятно. Своя рубашка всякому ближе.
Потом Шварцкопф позвал нас на широкую веранду на третьем этаже, там мы сидели с чашами вина в руках, смотрели, как на разных направлениях вдали клубится пыль, со всех сторон света в город скачут гонцы, соскакивают внизу и, отдав коней, бегут наверх, где сообщают Шварцкопфу торопливо, что их вождь едет и прибудет вот-вот.
Вообще-то время съезда я намеренно не назвал, нужно увидеть, как отреагируют, а в это время Квентин и Шварцкопф уже ерзают и уговаривают начинать разговор с вождями, все основные уже приехали, даже если и не приехали, ибо чем будет меньше, тем больше у них двоих власти, но я подождал еще несколько часов, за это время прибыли сразу трое вождей достаточно крупных объединений племен.
За стеной города с юга, севера, востока и запада выросли шатры, окруженные отборной охраной. Вожди прибывают в центральный дворец Шварцкопфа в окружении телохранителей, но у входа у всех принимают оружие и пропускают в зал, оставив стражу снаружи, а внутри охрану за себя взял Шварцкопф.
Всех провожали в зал, а я вышел наверху на лестницу и внимательно всматривался в подъезжающих, прикидывая, как правильнее построить речь и какие слова покажутся наиболее убедительными.
Вожди все как на подбор: рослые и могучие, только от племени ердов явился седой и сгорбленный, да еще от ганичей прибыл совсем юноша, но при нем два очень немолодых наставника. Как мне сообщил шепотом Квентин, это Коготь, сын погибшего Арданта, вождя керенгариев. Арданта все очень уважали, потому там хотят, чтобы его сын продолжал его дело.
Зачатки престолонаследия, мелькнуло у меня. Или просто избегают начала войны внутри племени за власть. Все-таки любое племя состоит из родов, самые могучие из них восхотят поставить вождем своего, а если вот так, то все смирятся… может быть.
Я возвращался на веранду, ходил так взад-вперед, после белорыбицы в самом деле мозг работает чисто и ясно, в теле звериная бодрость, сердце работает мощно, требуя нагрузки, хорошо бы на коня и — навстречу ветру, где буду всяких там сшибать с ног, топтать и выказывать превосходство.
Время от времени я возвращался и поглядывал в зал, снова и снова всматриваясь в лица собравшихся. Пока что это больше полевые вожди, военные лидеры, только от ердов старый Гарасдир и выглядит тем, кого избрали за мудрость, а не за умение повести воинов в атаку.
Наконец появился Шварцкопф, на возвышении стол на пять-шесть человек, сейчас пустой, справа и слева массивные подсвечники, все свечи горят ярко.