– Вам не подобает свистеть, – ответил он, довольный тем, что она одобрила кобылу.
– Ты не будешь возражать, если я поеду следом за вами? – спросил Рейф.
– Нет.
– Спасибо, брат. – Рейф обратился к старшему груму: – Уэддерз, оседлай мне кого-нибудь погорячее, хорошо? Если уж ты не даешь мне проехаться на Аристотеле, Куин, – продолжил он, с лукавой улыбкой глядя на брата.
– Ни за что.
Они втроем направились в Гайд-парк, деревья которого блестели каплями росы на холодном утреннем солнце, Рейфел и Куин ехали по обе стороны от Мэдди. Несомненно, на них смешно было смотреть, они напоминали собак, не поделивших кость. Но в это время в парке било малолюдно, так что на них некому было обращать внимание.
После нескольких минут молчания Куин кашлянул и сказал:
– Сейчас раннее утро, сомневаюсь, что кто-то увидит нас и начнет размышлять, как и где мы познакомились.
Мэдди закатила глаза.
– О, опять эта чепуха!
– Что? – прорычал Рейф. – Ты настоящий олух. Извинись!
Куин смотрел на Мэдди.
– Нет.
– Оставьте меня в покое! – огрызнулась Мэдди. – Я пытаюсь наслаждаться прогулкой.
– Если бы нас оставили вдвоем, прогулка вышла бы куда приятнее.
– Куин! – воскликнул Рейф, до удивления напоминая их отца.
Куин искоса посмотрел на брата. Рейф любую леди считал своей законной добычей, но выступать в качестве защитника было для него внове.
– Не заставляйте меня поколотить вас, – предупредила Мэдди, выглядя так, словно ей этого очень хотелось.
– Вы не можете отколотить каждого, кто оскорбляет вас. – Куин наклонился к ней ближе. – И это произойдет снова – если вы не ответите им тем же, – настаивал он, зная, что она не сможет не принять вызова.
– Понимаю, но сомневаюсь, что он оскорбит меня снова.
Рейф переводил взгляд с одной на другого.
– Что, черт побери, тут происходит?
– Обучение борьбе с повесами.
– Борьба… ты сошел с ума, Куин?
– Заткнись, – проворчал тот, пытаясь не замечать своего несообразительного брата. – Разумеется, Ламли будет продолжать оскорблять вас. Положим, не в лицо, но при каждом удобном случае. И это принесет гораздо больший вред, чем если вы разделаетесь с ним как полагается.
– С помощью пистолетов?
Рейфел рассмеялся, и Мэдди улыбнулась ему. Куин совсем не находил это смешным.
– Рейф, уезжай, – предложил он сквозь стиснутые зубы.
– Ну что ж, хорошо, – вздохнул тот, чувствуя, что Куин готов сбросить его с седла. Он пустил своего жеребца рысью, направляясь через парк к Роттен-роу. – Дайте мне знать, если понадобится защитить вашу честь, Мэдди.
Она продолжала смотреть на Куина.
– Это низко, Уэрфилд.
– Мэдди, это очень серьезно. Я хочу, чтобы вы могли высоко держать голову.
С обиженным видом она отвернулась.
– Я и так могу держать голову высоко поднятой. Я не делаю ничего плохого.
Он протянул руку и взял Сладкую за узду.
– Я это знаю.
Когда он задумывал это обучение как противостояние волокитам и повесам, трудность состояла не в том, чтобы найти необходимые ситуации. Труднее было найти способ облечь их в слова, чтобы не открыть своих чувств к ней. И это становилось все сложнее.
– У вас больше не осталось выбора, дорогая. Вам предстоит услышать глупые, оскорбительные вещи. Ваша репутация погублена, помните? Поэтому отвечайте мне соответственно.
Мэдди нахмурилась, глаза ее блестели.
– Хорошо, Уэрфилд. Если бы я была такой же бойкой, как, похоже, вы себя считаете, я придумала бы что-нибудь гораздо более умное, чем слова, которыми вы оскорбили меня, дорогой.
Куин кивнул:
– Подходящий ответ.
Она искоса взглянула на него с тем же сердитым и мрачным выражением.
– Я не шутила. – Мэдди вырвала уздечку у него из рук. – И я с большим удовольствием уложила бы вас на пол, как Ламли.
– Я позволил бы вам, если бы вы присоединились ко мне там.
Она закрыла глаза.
– Сомневаюсь, что там хватило бы места для двоих, принимая во внимание, как распухнет ваша голова, милорд.
Куин подавил усмешку.
– Распухнет отнюдь не моя голова.
Мэдди покраснела, затем вздернула подбородок.
– У вас больше возможностей познакомиться с этой лошадью, чем со мной.
Она не отличалась стеснительностью, это уж определенно.
– Вы не можете дать ответ, намекающий на что-то, как то, что я вам сказал.
– О, так, значит, существуют правила?
– Конечно, есть…
– Уэрфилд?
Навстречу им ехал лорд Эйвери с улыбкой на одутловатом лице. Не желая, чтобы жалкий, туповатый Питер встретился лицом к лицу с Мэдди в ее боевом настроении, Куин повернул Аристотеля.
– Я сейчас же вернусь. Никуда не уезжайте, – предупредил он свою спутницу.
– Никуда не уезжайте, – высокомерно передразнила его Мэдди. – Словно леди будет ждать дальнейших оскорблений. – Она тут же повернула лошадь, ища глазами Рейфела. Вскоре она заметила его, но он был окружен по меньшей мере дюжиной леди в колясках, и девушка заколебалась. Она почувствовала неуверенность при виде толпы, и предпочла направиться на почти пустую «Ледиз майл».
Нужно признать, что их последний обмен репликами был весьма забавен, однако иногда она искренне ненавидела Куина Бэнкрофта. Он всегда безоговорочно верил в то, что знал, что для нее лучше всего, согласилась она с этим или нет. И, будучи невыносимо самодовольным, он никогда не считал нужным сказать ей что-нибудь приятное, утешающее или романтичное.
Мэдди прищурилась и, натянув поводья, остановила лошадь. Романтичное? Что за мысль! Даже если бы он нравился ей, если бы она отчаянно влюбилась в него, он никогда не женится на такой, как она. Погубленная девчонка – так он назвал ее, и именно таковой она и была. Но Куин…
Несмотря на все ее усилия, хотя он был упрям до глупости и, возможно, из жалости подбирал бродячих собак и кошек, все ее мысли, казалось, сконцентрировались вокруг него. Даже симпатичный, добродушно-веселый неженатый Рейфел не ускорял ее пульс и не заставлял так трепетать сердце, как Куин.
Мэдди взглянула на свои руки. Полным абсурдом было влюбиться в маркиза Уэрфилда просто потому, что он оказался первым красивым джентльменом, который был любезен по отношению к ней, как до, так и после того, как обнаружил, кем она была. И когда они целовались, их тяготение друг к другу было взаимным. Но возможно, тогда он был просто вежлив. Если что и можно наверняка сказать о Куинлане Улиссе Бэнкрофте, это то, что он вежлив до умопомрачения.