— Глупая была затея, — сказала Александра, глядя в окно на тихую узкую улочку.
— Твоя глупая затея, — уточнила Виктория. — Только не надо смотреть с такой тревогой, словно лорд Реттинг вот-вот выскочит из-за угла.
— Ничего не могу с собой поделать.
Александра улыбнулась служанке, подошедшей с приборами и чаем. Идея увидеться в этой маленькой харчевне была сама по себе хороша, вот только возникла она еще до фейерверка в Воксхолле и конфронтации с Вирджилом Реттингом.
— Твой кузен наверняка еще спит, но даже если нет, он отсюда далеко…
— Ты права, я веду себя нелепо.
Дело было не только в Вирджиле, но и в том, что разговор состоялся при свидетелях и уже был достоянием всего Лондона. Александра принужденно улыбнулась.
— Расскажи лучше о своей последней победе.
— Знаешь, никто не желает верить, что я не хочу выходить замуж, — пожаловалась Виктория. — Зачем мне это? Выйдя замуж, я буду хранить верность и уже не смогу поболтать с мужчиной запросто, как с твоим Килкерном тогда на балу.
— О! Я знала, что вы болтали, но понятия не имела, что запросто.
— Ревнуешь? — обрадовалась Виктория, — Она ревнует, ревнует!
— Вот уж нет, — возмутилась Александра. — Как я могу ревновать мужчину, если он мне даже не нравится? И потом, он не мой. Так о чем вы болтали?
— Ты мне больше не гувернантка. В чем хочу, в том признаюсь, а об остальном могу и умолчать. Мало ли о чем можно поболтать с Килкерном!
Александра спросила себя: если она нисколько не ревнует, почему же ей хочется придушить Лисичку?
— Подумаешь! Наверняка он и слова дельного не сказал!
— Надо лучше скрывать свои чувства, дорогая, — назидательно заметила Виктория.
— Перестань!
— Ладно уж, я по натуре не жестокосердна. Он выспрашивал о тебе.
— Что именно?
— Разное. Всегда ли ты так несносна, почему упорно стараешься всех переспорить… и тому подобное.
— Неправда!
— Клянусь! — Виктория залилась смехом.
— В таком случае он об этом пожалеет. — Александра встала взялась за сумочку.
— Прежде чем испепелить несчастного, вспомни, что он был с тобой мил.
Александра покраснела. Откуда Лисичка могла знать о происшедшем между ней и Люсьеном в ту ночь в розарии? Она ни словом об этом не обмолвилась! С некоторым опозданием она сообразила, что речь идет о сцене в Воксхолле.
— Да… верно!
— Вижу, не только мне свойственно умалчивать. — Виктория снова принялась хохотать, к большой досаде Александры.
— Пойдем отсюда, пока мой тяжко заработанный выходной не подошел к концу.
— Так ты говоришь, что понятия не имел о ее родстве с герцогом Монмутом? — спросил Роберт за кружкой эля и жареной куриной ножкой.
— Я слишком занят собственными скандальными историями, чтобы следить за чужими, — буркнул Люсьен.
— Какая разница! — пожал плечами их сосед по столу, некто Фрэнсис Хенинг. — Любовнице родословная ни к чему, была бы горяча.
Люсьен затянулся сигарой и с неудовольствием оглядел говорившего. Кому пришло в голову пригласить к столу этого болвана? Впрочем, теперь его буквально осаждали болтуны и сплетники, словно свет забыл, до чего ему противно злословие.
— Я бы предпочел слово «гувернантка».
— Согласись, между друзьями эти нюансы излишни, — отмахнулся Роберт.
— Между друзьями? — Люсьен криво усмехнулся. — Не был, не знаю.
— Да брось, Килкерн! — едва выговорил Добнер с набитым ртом. — Ты сам виноват в том, что люди болтают. Никто бы не придал значения этому эпизоду, если бы ты не зарычал на лорда Реттинга, словно он явился тебя ограбить.
Роберт многозначительно поднял бровь, но Люсьен продолжал отмалчиваться. Не то, чтобы он раскаивался в словесных оплеухах лорду Реттингу, но сожалел, что это случилось при свидетелях.
Привыкнув быть объектом злословия, Люсьен не беспокоился на свой счет, однако его не устраивала реакция Александры — она, как он успел понять, принимала разговоры о себе близко к сердцу. По-видимому, ей и в самом деле не на кого опереться, некуда бежать. Роль покровителя была ему внове, и он выступил в ней не самым удачным образом, еще сильнее подогрев всеобщую недоброжелательность. Столь же неприятным являлось то, что его сравнили с герцогом Монмутом — этим воплощением бездушия.
Люсьен настолько погрузился в раздумья, что пропустил мимо ушей большую часть застольной беседы. И очень кстати, если судить по встревоженной физиономии Роберта. Он потушил сигару и встал.
— Джентльмены, мне пора.
— Мне тоже! — воскликнул Роберт, а когда они покидали клуб, облегченно вздохнул, — Сегодня ты демонстрируешь чудеса сдержанности! Я думал, будет взрыв и дело кончится кровопролитием.
— Возможно, у меня заложило уши.
Примерно половину пути они прошли в молчании. Виконт выглядел озабоченным, но Люсьен не спешил с расспросами, и в конце концов Роберт заговорил сам.
— На сей раз ты превзошел себя, старина!
— В чем это?
— Ищешь жену, собираешься выдать замуж кузину — и все это в присутствии своей высокородной любовницы, особы с подмоченной репутацией, которой приписывают не только разврат, но и убийство! Должно быть, это добавляет специй в жизнь холостяка и повесы, однако в преддверии женитьбы по меньшей мере неосмотрительно! Ни одна девушка строгих правил не согласится и шагу ступить в твой дом.
— Тем лучше для тебя. Будешь иметь широкий выбор.
— Не пытайся увести разговор в сто…
— Погоди! — Люсьен остановился как вкопанный, внезапно сообразив одну важную вещь. — Повтори, что ты сказал.
— Что ни одна девушка строгих правил..
— До этого!
— Не помню. Я метал бисер перед тобой, а не перед собой!
— Ты сказал «высокородная любовница», или мне послышалось?
— Конечно, послышалось! — испугался Роберт. — Наверняка я сказал «высокородная гувернантка».
— Совсем из головы вон. Ведь у меня дела. Встретимся на балу!
Он подозвал кеб — и вскочил в него, бросив: «Гросновенор-стрит!», а его приятель так и остался стоять на тротуаре с открытым ртом.
Люсьен думал о том, как все переменилось. Александра не была простой гувернанткой. Вот откуда это достоинство, этот аристократизм! Независимо от репутации она была ему ровней.
— Я не иду.
Александра со вздохом расстегнула замочек ожерелья и, сняв украшение, посмотрела на Шекспира. Пес согласно завилял хвостом.