— Я бы не советовал держать на это пари, чтобы не осложнять и без того серьезное положение дел.
— Только послушайте, кто читает мне лекцию о приличиях! Отпрыск человека, которого король застал в тронном зале под юбками у леди Геффингтон! И это через неделю после венчания с вашей матерью!
— Я слышал иное, — холодно заметил Люсьен. — Они баловались прямо на троне.
Герцог развел руками, показывая, что у него нет слов, и направился к горке с напитками.
— Похоже, мне до самой смерти придется расплачиваться за глупую прихоть сестрицы! Художник, скажите на милость! Хорошо хоть, не сапожник! — Он налил себе бренди, не потрудившись предложить бокал гостю. — Если достойную дочь своей матери бросят в тюрьму, крик будет стоять до небес, и все газеты набросятся на имя Монмутов, как голодные псы. Можете передать своей пассии, что я дам тысячу фунтов отступного, если она немедленно уберется в провинцию. Там есть одна школа или пансион, где ее всегда привечали, и пусть не смеет носа оттуда высовывать! Это мое последнее слово.
Люсьен осознал, что вертит в руках часы и уже успел повредить на злополучной вещице цепочку. Он поспешно спрятал часы и поднялся.
— Если бы речь шла о деньгах, тысяча фунтов не составила бы для меня проблемы. Я бы дал и больше.
— А я не дам!
— Попытайтесь вообразить себе иной выход из положения, который не включал бы отъезд Александры из Лондона.
— Я не потерплю ее здесь, и точка!
Едва герцог поднес бренди к губам, Люсьен выбил бокал у него из рук, и тот разбился о каминную решетку, покрыв персидский ковер крохотными солнечными бликами от бесчисленных осколков.
— Напыщенный осел! — процедил он сквозь зубы. — У Александры никого нет, кроме вас и вашего бестолкового сынка! Положим, невелика радость, но если вы соизволите раскрыть для нее объятия и покажете всем, что отныне она под вашим покровительством, это отчасти искупит ваши прегрешения перед женщиной, в жилах которой течет ваша кровь.
Вирджил сунул голову в дверь и вытаращил глаза на осколки.
— Отец, что это было?
— Вон! — рявкнул Монмут.
Когда дверь за его отпрыском захлопнулась, герцог обратил к Люсьену разъяренный взгляд.
— Как вы посмели!
— Я хотел оскорбить вас, и именно это сделал. А почему бы нет? Вы столько раз оскорбляли Александру.
— Да я…
— Знаю, знаю. Вы меня в порошок сотрете и все такое, Только речь не обо мне, а о вашей племяннице, поймите это наконец. Признайтесь, вы вели себя по отношению к ней как последний негодяй. Перед вами она совершенно беззащитна, и ваша позиция не делает вам чести.
— Беззащитна, как же! С таким покровителем, как вы!
— И все же она нуждается в вас.
— Что вы задумали, Килкерн? — подозрительно спросил Монмут.
— Я хочу жениться на Александре.
— Вы не в своем уме!
— У меня есть на то причины.
— Раз так, женитесь на здоровье! Ваше имя и титул защитят ее ничуть не хуже, чем мои. Я буду только счастлив переложить эту обузу на ваши плечи.
Люсьен против воли усмехнулся. Теперь ему было ясно, что упрямство Александры все же идет от ее родни по матери.
— Вы должны сделать первый шаг к примирению. Не стану вдаваться в объяснения, потому что детали вас не касаются.
— Когда будет объявлено о помолвке?
— В среду. Я даю в Балфур-Хаусе ужин по этому поводу.
Ну вот, осталось самое трудное: пригласить герцога и тем самым дать ему шанс отказать наотрез.
— Вам следует явиться в мой дом — это покажет всем, что ваши отношения с племянницей восстановлены.
Монмут помрачнел. Наконец он поднял голову и вздохнул:
— Я уже стар для того, чтобы заводить могущественных врагов. Итак, Килкерн, чем бы ни был обусловлен ваш безумный поступок, мне он выгоден. Я приду.
— Один, без сына.
— Без сына, будь он неладен!
Когда на закате Люсьен переступил порог погреба, он выглядел еще более усталым, чем Томкинсон.
— Вижу, день выдался не из легких, — заметила Александра, откладывая вышивание.
— Роза была здесь?
— Да. Час назад ей пришлось уйти — Уимбл предупредил, что вернулась миссис Делакруа.
Глядя, как Люсьен бесшумно прикрывает за собой дверь, Александра строго-настрого приказала себе не поддаваться больше на его уловки. Объятия и гнев слишком плохо рифмовались, чтобы их сочетать.
— Узнаю свою скамеечку для ног, — сказал Люсьен, оглядев Шекспира, свернувшегося клубком на зеленом плюше.
— Если помнишь, эта ему всегда нравилась. Правда, поначалу я перепробовала все остальные.
— Неужели все?
— Ну почти. Шекспир очень разборчив.
— Это неудивительно при разборчивой хозяйке. — Люсьен уселся, затем, поколебавшись, спросил: — Так о чем ты говорила с Розой?
Все время, прошедшее после ухода Розы, Александра готовила обличительную речь на тему «Как низко пользоваться простодушием семнадцатилетней девушки», однако мимолетное колебание графа насторожило ее. Очевидно, интрига была куда более запутанной, и Люсьену удалось вовлечь в нее не только Розу. Что он еще задумал?
— Мы говорили о том, как удался бал, как чудесен новый наряд для оперы и как обаятелен Роберт Эллис.
— А о моем обаянии речь не шла?
— Разумеется, шла. В своей наивности Роза может счесть очаровательным и самого Люцифера.
Люсьен хмыкнул.
— С трудом верится, что мое имя ни разу не было упомянуто за все время разговора. — Он многозначительно приподнял бровь. — А! Ты, кажется, покраснела?
— Мог бы из деликатности обойти это молчанием! — Она снова взялась за вышивание. — Я по крайней мере только краснею, а ты бы взглянул на себя! — Судя по тому, как жгло щеки, румянец стал малиновым. — Как вам, мужчинам, хоть иногда удается держать эту часть тела в узде? Она же совершенно неуправляема!
— Ну, во-первых, с возрастом она становится не такой своенравной, а во-вторых, мы можем подробно обсудить степени мужского возбуждения. У меня даже есть наглядное пособие.
— Ты невозможен, Люсьен!
— А ты обольстительна, Александра. — Он бессовестно ухмыльнулся, весьма довольный собой. — Или выкладывай, о чем вы говорили с Розой, или идем в постель.
Александре пришлось взять себя в руки, чтобы с ходу не принять второе предложение.
— Роза вне себя от счастья.
— Не смотри с таким видом, словно это результат каких-то гнусных махинаций с моей стороны. Она никогда не хотела за меня замуж, и наилучшим выходом было женить на ней Роберта, который по молодости и глупости от нее без ума. То, что и для меня это наилучший выход, всего лишь игра случая.