Снова Марли и снова Франция. Хотя Томас все равно выступал бы против Бонапарта, он стал значительно более воинственным, когда Син начал работать на военное министерство.
— Спасибо, Остин, и пусть это останется между нами.
— Конечно. — Кингсфелд кивнул, но не сделал попытки удалиться. Он дал то, что могло оказаться ценной информацией, поэтому Синклер сдержал свое нетерпение и остался на месте.
— Я должен перед тобой извиниться, Син, — тихо сказал граф.
— За что?
— Сегодня днем я, возможно, чересчур восторженно высказывался по поводу внешности твоей жены.
Синклер прищурился.
— И что же?
— И глубоко огорчен, если оскорбил тебя. Надеюсь, это не повлияет на нашу дружбу.
— Думаю, тебе надо извиняться не передо мной, Остин. Ты ведь не меня оскорбил.
Граф нахмурился:
— Ты уверен?
— Виктория не только хорошенькая маленькая птичка. Ты сам убедишься в этом, когда вы познакомитесь поближе.
— Ладно. — Кингсфелд выглядел заинтригованным и в то же время испытывал облегчение. — Я запомню это.
— Мы еще поговорим позже.
— Конечно. Приятного вечера.
Новость не представляла особого интереса, но Синклер мог расценивать эпизод, рассказанный в «Уайтсе», как еще один черный крестик, говорящий против Марли. В сравнении с остальными подозреваемыми шея Марли так далеко высунулась, что на нее можно было накинуть петлю.
Когда он вернулся, один человек в ложе Августы отсутствовал.
— Где Виктория? — спросил Синклер, оглядывая переполненное фойе в поисках маленькой, одетой в лиловое фигурки.
— Она отошла с тем огромным человеком вон туда, — сказал его брат, указывая жестом направление. — Сказала, что вернется через секунду.
— Килкерн! — Маркиз сразу ощетинился. В то же мгновение Виктория кивнула собеседнику и оказалась возле мужа. — Что ему нужно?
— Это я спросила, придет ли Александра на чтение стихов, с которыми завтра выступает Сьюзен Могри. А что лорд Кингсфелд?
Синклер поверх ее головы продолжал смотреть на Килкерна, который в ответ поднял бровь и, отвернувшись, последовал за женой.
— Ничего особенного, — ответил он. — Остин хотел извиниться.
На лице Виктории появилось скептическое выражение.
— Правда?
Приблизившись к ней, маркиз понизил голос:
— Очевидно, он решил, что наговорил слишком много комплиментов в твой адрес.
— Твой друг — болван! — взорвалась она.
— Я знаю. Но он никогда не был таким раньше, поэтому я позволил себе извинить его.
— И, извиняясь, он сообщил тебе некоторые новости относительно Томаса, не так ли?
— Разве это имеет отношение к чему-то?
— Ко всему.
Син не был уверен в том, что правильно ее понял, но явно речь не шла о комплименте. Спор ни к чему бы не привел, так как они оба согласились, что она права. С другой стороны, он не забыл, как она болтала с Килкерном.
— Чье выступление завтра?
Виктория молчала только секунду.
— Сьюзен Могри.
— Александра Бэлфор присутствует?
— Да…
— Возможно, я присоединюсь к вам.
— И возможно, в один прекрасный день ты хоть немного будешь доверять мне. Не всегда человек поступает, руководствуясь нечистыми помыслами.
Маркиз вздохнул:
— Очень хотелось бы верить.
— Надеюсь, однажды ты сумеешь это сделать, — ответила Виктория. — Из всех людей в Лондоне только один человек застрелил твоего брата.
— Это делает остальных невиновными именно в этом преступлении, но…
— О чем вы там болтаете? — Кит подошел к их ложе и отодвинул штору для Августы. — Вы все такие серьезные, словно грешники в воскресенье.
— Простое расхождение во мнениях, — сказал Синклер, занимая место в глубине ложи.
Августа тут же обернулась к нему.
— Чепуха, мой мальчик. Сядь возле жены. Вы с Викторией гораздо больше любите оперу, чем мы с Китом. Если я окажусь впереди, то должна буду весь вечер бодрствовать.
— Нет уж, лучше я сяду сзади, — заявила Виктория. — Все смотрят на меня, когда я попадаю на первый ряд, и это ужасно отвлекает.
— Но не можем же мы все спрятаться, — проворчал Кит. — Тогда мы будем выглядеть нелепо.
— Он прав, — согласилась Августа. — Кристофер, садись здесь, рядом со мной.
Син подавил готовое вырваться проклятие. Виктория начинала смотреть на него с подозрением, поэтому он отодвинул для нее одно из передних кресел, и она грациозно опустилась в него.
Горячо молясь про себя, чтобы Софи Анжу не бросила на него взгляд со сцены, маркиз занял место рядом с женой.
Капельдинер принес в ложу бокалы с портвейном, и Син вынужден был подавить в себе желание тут же выпить. Опьянеть и выпасть из ложи было не самым лучшим способом избежать внимания Софи.
Занавес поднялся, и он еще сильнее вжался в кресло. Театр был переполнен, и даже Принни и его окружение заполнили королевскую ложу на противоположном конце сцены. Разглядывание зрителей, казалось, интересовало принца Джорджа больше, чем сама опера. В частности, особенно пристального изучения через усыпанный драгоценными камнями бинокль удостоились покровители женщин.
Зал зааплодировал, когда Софи Анжу выплыла на сцену и низко поклонилась, открывая большую часть своей пышной груди, к вящему удовольствию отдельной части аудитории.
Ссутулившись еще больше, Синклер вновь обратил свое внимание на регента, чей бинокль был направлен на грудь Софи, когда она запела свою первую арию. Он подавил улыбку. Среди аудитории находились члены королевской семьи, и Софи вряд ли станет терять время, выискивая кого-то еще. Однако под ложей принца, на уровне оркестра, внимание полудюжины молодых людей было направлено в противоположную сторону.
Обнаружить предмет их внимания оказалось несложно, поскольку он сидел рядом. Виктория не отрывала глаз от сцены, ее изящная фигурка в кресле была слегка наклонена вперед, она смотрела и слушала. Синклер почувствовал такую тягу к ней, что его пальцы зашевелились от желания вытащить заколки из ее длинных волос и дать им каскадом упасть ему на руки. Ее губы, подкрашенные помадой в тон вечернего платья, манили его своим нежным податливым теплом.
Словно ощущая жар его взгляда, она повернула голову и взглянула на него.
— Что? — спросила она одними губами. Он улыбнулся: