— Только не говорите мне, что вы стали занудой. Он удивленно приподнял темные брови.
— Занудой? Обижаете. Единственное, что мне не нравится, так это неудачно выбранный цвет его сюртука. Он, кажется, красно-коричневый?
— Цвет его сюртука? А какая разница? Маркиз хохотнул.
— Да никакой. Его одежда тут ни при чем. Я просто удивился, увидев вас здесь в его компании и без одного из братьев Гриффин в пределах видимости.
— Я вам вчера сказала, что многое теперь переменится.
— Посмотрим, посмотрим…
— А вот и я, леди Элинор, — прервал его Стивен, ставя на сиденье две порции мороженого и сам, усаживаясь поудобнее. — Вы отлично справились. Думаю, что теперь надо научиться править упряжкой.
— С удовольствием, — пробормотала она. Однако внимание ее сопровождающего уже переключилась на Деверилла.
— Доброе утро, милорд.
— Здравствуйте, Кобб-Хардинг. Хорошая пара в упряжке!
— Да, спасибо. А теперь извините нас. Маркиз снова прикоснулся к полям шляпы.
— Разумеется. Хорошего дня вам обоим.
Элинор смотрела, как отъезжает лорд Деверилл, направляясь в северную часть парка. Она не знала никого, кто так же красиво сидел бы в седле, как Валентин Корбетт, или выглядел бы так же элегантно в коричневом сюртуке и обтягивающих лосинах.
— Меня всегда удивляло, — заметил Стивен, прерывая затянувшееся молчание, — что братья, которые так оберегают вас, все еще разрешают Девериллу бывать в Гриффин-Хаусе.
— Деверилл и Мельбурн вместе учились в Оксфорде и примерно в одном возрасте унаследовали титулы. Они всегда были очень близкими друзьями — ну-у, насколько Деверилл вообще может быть близок с кем-нибудь. И маркиз всегда относился ко мне очень уважительно.
— Я не хотел вас обидеть, леди Элинор.
— Я и не обиделась, — улыбнулась она в ответ.
Время от времени она задумывалась, почему настолько по-разному смотрят на мир Мельбурн и Деверилл. Обычно ей нравились визиты маркиза. Он был словно глоток свежего воздуха в отличие от ее братьев с их нудными нравоучениями. Когда она писала свою «декларацию», то представляла себе его. Ей хотелось бы кое в чем подражать Валентину, его независимому образу жизни, в то время как братья только и думали о том, чтобы выдать ее замуж или заточить в монастырь.
Иногда она пыталась представить, как бы отреагировала, если бы эти зеленые глаза посмотрели в ее направлении, не как взрослый смотрит на ребенка, а как мужчина на красивую девушку. Она представляла себе пылкие поцелуи, объятия и ласки, которым она даже названия не знала, но о существовании, которых догадывалась.
Странно, но с тех пор, как вчера они случайно столкнулись возле магазина мадам Констанцы, она почувствовала, что в его глазах что-то изменилось. Это заставляло таять ее сердце, и ей вновь вспоминались всякие девичьи фантазии.
— Как вам мороженое?
— Очень освежает.
— Знаете ли, миледи, я бы хотел сопровождать вас завтра вечером на бал у Хэмптонов, если позволите.
Ох, Мельбурна хватит удар, если один и тот же мужчина будет сопровождать ее два раза за два дня.
— Если заедете за мной к восьми часам, я с удовольствием позволю вам это сделать.
— Отлично, — кивнул Стивен.
Когда они проезжали между двумя рядами живой изгороди, он наклонился к ней и, прежде чем она успела отодвинуться, лизнул кончиком языка левый уголок ее рта.
— Что вы себе… — возмутилась она, потрясенная неожиданней интимностью этого прикосновения.
— Там была капелька лимонного мороженого, — просто объяснил он. — Мороженое стало еще слаще, потому что растаяло на ваших губах.
Элинор отправила в рот очередную ложку мороженого, пытаясь прийти в себя. До сих пор ни один мужчина не осмеливался позволить себе с ней такую вольность. На какое-то мгновение она даже почувствовала себя оскорбленной. Но разве не этого она хотела? Нет, она, конечно, не думала, что мужчина, которого она едва знает, начнет лизать ее губы, но хотела, чтобы с ней происходило что-то необычное и чтобы никто потом не читал ей за это нотаций.
— Вы что-то притихли. Надеюсь, я не обидел вас?
— Нет, что вы. Просто удивили. Он приподнял бровь.
— Вы, оказывается, не любите неожиданностей, леди Элинор? Извините, если я ошибся в оценке вашего характера…
— Вы не ошиблись, Стивен, — быстро сказала она. Меньше всего ей хотелось, чтобы мистер Кобб-Хардинг счел ее робкой или жеманной. Особенно, после того как она, наконец, завоевала право быть какой угодно, только не такой. — Я люблю сюрпризы. И можете звать меня Элинор. — Если он будет продолжать именовать ее «леди Элинор», она никогда не сможет забыть об утомительной опеке братьев.
Его губы снова дрогнули в улыбке.
— Я очень рад слышать это, Элинор.
Они продолжали колесить по парку, и следующий час прошел в приятной беседе. Потом Стивен отвез ее в Гриффин-Хаус. Когда они повернули на подъездную аллею, ведущую к дому, Элинор показалось, что из верхних окон на нее пристально смотрят три пары глаз. Она, чтобы не остаться в долгу, тоже бросила сердитый взгляд в их сторону.
— Добрый день, леди Элинор, — приветствовал ее Стэнтон, открывая перед ней дверь.
— Стэнтон, где сейчас находятся мои братья? — Ей хотелось поскорее покончить со всеми нотациями, которые ее ожидали.
— Его светлость уехал на заседание в палату лордов. Лорд Шей и лорд Закери обедают в клубе «Сосайети» и еще не вернулись.
— Так они… Спасибо. Мне нужно написать несколько писем; я буду в гостиной.
— Хорошо, миледи. Прислать вам чаю?
— Да, спасибо.
Ее братьев даже нет дома? Что-то здесь не так. Утром перед приездом Стивена Мельбурн более двадцати минут донимал ее наставлениями, ставил под сомнение ее здравомыслие, спрашивая, чего она добивается, проводя время с охотником за приданым, как будто каждый холостяк с ограниченным доходом обязательно является именно таким аморальным типом. А теперь они даже не потрудились узнать, вернулась ли она домой в целости и сохранности.
Элинор уселась за письменный стол и с вздохом достала из ящика лист бумаги. Так, значит, их нет дома. Она надеялась, что это следует понимать в том смысле, что они, наконец, всерьез восприняли ее «декларацию» и поняли, что с ней шутки плохи.
Дверь неожиданно распахнулась, и она вздрогнула, немедленно приготовившись к бою.
— Можно было хотя бы постучать, — сказала она, пожалев, что не начала писать письмо и поэтому не может пожаловаться, что ее прервали.
— Я забыла, — раздался милый детский голосок Пенелопы.
— Извини, Пип. Я не думала, что это ты. — Она повернулась к племяннице. — Что я могу для тебя сделать?