— Да, милорд. Прикажете подавать завтрак?
— Нет. Дай мне свежую сорочку.
Слуга с готовностью кивнул и нырнул в ближайшую гардеробную.
— Вы должны поесть что-нибудь, — послышался оттуда его приглушенный голос.
— Я пообедаю в «Сосайети». А теперь принеси мне сорочку.
— Вот она, милорд.
Надев сорочку, Валентин сел за туалетный стол, чтобы побриться, а Мэтьюз, выложив темно-серый сюртук и кремовый жилет, раздвинул тяжелые темные шторы.
— Отлично, Мэтьюз, — похвалил Валентин слугу за одежду и поднес бритву к подбородку. — Есть какие-нибудь новости?
— Экономку лорда и леди Арторп весьма неожиданно перевели в поместье в Суссексе.
— Вот как? Надеюсь, новорожденный не унаследует нос Арторпа.
— Мы все на это надеемся, милорд. И, поскольку вы обычно этим интересуетесь, я узнал, что леди Арторп и граф в данное время не разговаривают друг с другом.
Валентин скорчил гримасу.
— Готов поклясться, что Мэри Арторп не мылась с прошлого Рождества. Я предпочитаю менее пахучих партнерш по постели. Что-нибудь еще?
— О да. Мистер Питер Верней закрыл восточное крыло Бернси-Хауса и уволил почти половину обслуживающего персонала.
— Это объясняет, почему этот придурок вчера вечером никак не хотел уходить из-за карточного стола. Возможно, я выиграл его последние двадцать фунтов.
— Ему следовало быть осмотрительнее и не пытаться обыграть вас, милорд.
— Да, это верно.
Это объясняло, почему Верней чрезмерно много пил и почему у него самого так сильно болит голова, но не объясняло, почему сей, обычно весьма практичный джентльмен решил проиграть в карты сумму, составлявшую стоимость того, что осталось от его поместья. Валентин пожал плечами. Избави его Господь дойти до такого состояния. Если бы, при прочих равных условиях, не удалось вооруженное ограбление, то пуля в лоб казалась ему более эффективным и менее мучительным выходом из положения, чем способ, который выбрал для себя Верней.
Выбросив из головы его проблемы Валентин, закончил свои утренние — то бишь дневные — омовения и приказал седлать Яго. Крупный гнедой жеребец привык к нерегулярному времени прогулок. Пустив коня рысью, Валентин направился в клуб «Сосайети».
Он ехал вдоль Бонд-стрит, раскланиваясь со знакомыми, ходившими по магазинам. Его внимание привлекло что-то яркое, промелькнувшее в одном из менее многолюдных переулков, выходивших на Бонд-стрит. Приглядевшись, он остановил Яго.
— Леди Элинор?
Элинор, выходившая из дверей маленького магазина одежды, замерла на месте. Узнав его, она заметно расслабилась.
— Деверилл. Слава Богу.
— Могу поклясться, что Бог и я впервые упомянуты на одном дыхании, — сказал он, направляя Яго поближе к ней. Он взглянул на боковую дверь лавки, из которой только что появилась леди Элинор, и на ткань цвета бургундского вина, наполовину прикрытую свернутой шалью. — Были у мадам Констанцы? — пробормотал он, удивленно приподняв бровь.
Нежные розовые щечки зарделись от смущения.
— Мне потребовалось несколько новых платьев. Валентин кивнул, решив не говорить ей о том, что самые известные — и самые экстравагантные — лондонские актрисы одеваются у мадам Констанцы. Судя по тому, как Элинор покраснела, она уже знала об этом.
— Уверен, что платья будут потрясающие.
Он хотел, было попрощаться, но она подошла к нему и, взявшись рукой за носок его ботфорта, попросила:
— Не говорите об этом никому, Деверилл. Я хочу, чтобы это был сюрприз.
Деверилл, не удержавшись, усмехнулся.
— Не беспокойтесь. Я, конечно, любитель подразнить гусей, но вам это, кажется, не совсем по нраву.
Она побледнела.
— Это не по нраву моим братьям. Я сомневаюсь, что кто-нибудь знает мой характер. Пока.
Это звучало интригующе. Но тут у него заурчало в желудке, напомнив, что он не ел уже двенадцать часов.
— В таком случае мне хотелось бы присутствовать, когда тайна будет представлена на всеобщее обозрение.
— Вы сегодня будете на суаре у Бекуитов? — Да.
— Значит, желание ваше исполнится.
Ее губки тронула таинственная улыбка, глаза вспыхнули неописуемым волнением. Валентин понял, что совершенно неприлично таращится на нее, и с трудом отвел взгляд. Он познакомился с Элинор, когда ей, было, пять лет, и она подпадала под четко определенную категорию неприкасаемых особ женского пола, к которой принадлежали монахини, бабушки, очень некрасивые девицы, а также родственницы близких друзей. Она была младшей сестрой его хорошего друга и поэтому скорее не женщиной, а… маленькой подружкой. Правда, теперь прекрасные серые глаза этой подружки светились кокетливой улыбкой.
Валентин смущенно кашлянул.
— Значит, увидимся.
Она улыбнулась еще шире.
— Конечно, если что-нибудь не задержит вас в другом месте.
— Клянусь, что в этот раз я приду вовремя.
— Миледи, вы уверены, что желаете надеть именно это платье нынче вечером?
Элинор сделала вид, что не обращает внимания ни на осторожно сформулированное высказывание Хелен, ни на то, что ее служанка в страхе ломает себе руки. Она, конечно, знала, на какой риск идет, но сегодня у нее была определенная цель. Это была проверка и твердости ее намерений, и готовности ее братьев выполнять условия соглашения.
— Да, уверена, — сказала она в ответ, разглядывая в зеркале свое отражение в полный рост. Шелк цвета бургундского, прошитый золотой нитью, красиво сочетался с ее темными волосами и серыми глазами, а обтягивающий лиф подчеркивал все достоинства фигуры. Юбка, обрисовывавшая бедра и ниспадавшая красивыми фалдами, была отделана поблескивающими бусинами того же цвета.
— Но ваши братья, миледи… Что, если они…
— Не одобрят? Я в этом уверена. Ведь это не власяница и не одеяние монахини. — Она улыбнулась своему отражению, с удивлением увидев в зеркале возбужденную соблазнительную женщину, лукаво улыбнувшуюся ей в ответ. — Мне безразлично, что они могут подумать.
— Правда?
— Правда. Все части тела, которым положено быть прикрытыми, прикрыты. Возможно, меньшим количеством ткани, чем обычно, но ведь и другие, абсолютно респектабельные женщины одеваются в этом стиле. Их не очень много, но они есть. А теперь помоги мне надеть накидку, пожалуйста.
— Вы отчаянная молодая леди.
— Возможно. Но дурочка.
Серая накидка, закрывавшая все, кроме самого низа подола платья, была нужна для ее эффектного появления — по крайней мере, так она себе говорила. Ее братья и гости, приглашенные на суаре к Бекуитам, увидят ее одновременно. К тому времени, когда она предстанет перед всеми в своем новом платье, у Мельбурна уже не останется времени, чтобы как-то повлиять на ситуацию.