— Не имею понятия. Давай поищем?
— Что вы обсуждали с моим отцом? — спросила она.
— Ты, в самом деле, хочешь поговорить об этом? — пробормотал Коннолл, притягивая ее к себе ближе.
— Ты ожидаешь, что я сделалась совсем тупой и собираюсь ждать каждого твоего слога, словно из твоих губ капает золото?
Маркиз фыркнул:
— Это было бы довольно неприятно. Ну ладно. Мы говорили о тебе.
— Обо мне. О цене, вероятно? — Значит, он совершил туже ошибку, что и Редмонд, и направился не к тому родителю за… за тем, что он хотел от нее. — Не для исповеди, я надеюсь.
— У меня нет ни малейшего желания скрещивать шпаги с твоим отцом, Джилли. Беседа носила приватный характер, но мы не коснулись твоих пристрастий и антипатий.
Как будто ее отец что-либо знал о ней.
— И? — спросила она. — Вы пришли к каким-то интересным выводам?
— Все, что касается тебя, очень интересно. — Он наклонился к ней. — Я мечтаю о дальнейших исследованиях.
— А что… — Она поперхнулась и откашлялась. — Что дает тебе основания думать, что я позволю тебе эти «дальнейшие исследования», как ты выразился?
— Я так думаю, потому что ты отделалась от Редмонда в первую же подходящую секунду, — шепотом пояснил он. — Я хочу, чтобы ты знала, Эванджелина, что тот эпизод в складской комнате был лучшим в моей жизни. Если бы было больше времени, думаю, ты не была бы разочарована.
Разочарована? Он вынудил ее издать звук, о котором она и подумать бы не могла.
Вероятно, он прочитал выражение, отразившееся на ее лице, потому что засмеялся.
— Я хочу сказать тебе, моя дорогая, — продолжил он так же тихо тем же доверительным тоном, — что будет еще лучше. — Он коснулся губами ее уха. — И я намерен оказаться с тобой наедине, чтобы показать все должным образом. И продемонстрировать, что тот предыдущий эпизод не был всего лишь счастливой случайностью.
По ее телу прошла дрожь. Это были всего лишь слова — и, тем не менее, она снова почувствовала пламя в лоне.
— Прекрати этот разговор, — неуверенно проговорила она.
— Нет. Я сейчас хочу описать тебе, как мы будем снимать друг с друга одежду. Мы начнем с моего галстука, потому что я хочу ощутить, как твои губы целуют мне шею. Затем…
Музыканты на балконе заиграли вальс. Их вальс.
— Если ты станешь продолжать в таком духе во время нашего танца, я упаду в обморок, — проговорила она, пока он вел ее к центру зала.
— Сомневаюсь в этом, — возразил Коннолл с лукавой улыбкой, — но как знаешь. — Положив руку ей на талию, он закружил ее в вальсе.
Эванджелина уже и раньше заметила, что он был искусным танцором, но сейчас, когда у нее была возможность сравнивать, она могла бы сказать, что он танцевал так же великолепно, как и занимался любовью. И это был вполне справедливый комплимент, сказала она себе.
— Пенни за то, чтобы узнать, о чем ты думаешь, — пробормотал он, привлекая ее к себе ближе, чем того требовали приличия.
— Я просто думала о твоих умениях, — призналась она, чувствуя, как заполыхали сначала щеки, а затем и все тело.
— И каков уровень моих умений, смею я спросить?
— Если бы ты был студентом, я поставила бы тебя во главе списка в твоем классе.
Он снова засмеялся. Ей нравились звуки этого веселого смеха, лишенного сарказма, которого было немало в его речи.
— Я просто скажу спасибо и верну тебе, в свою очередь, комплимент.
— Ты обещал, что расскажешь мне о Франции, — сказала Джилли, делая вид, что его комплимент не столь уж ее порадовал.
— Обещал. Очень хорошо. Ты предпочитаешь задавать мне вопросы или я расскажу тебе всю историю?
— Всю историю, если можно.
— Позволь мне прежде сказать, что я хотел бы, чтобы ты никому об этом не рассказывала, — сказал он, глядя ей в глаза.
Она кивнула:
— Обещаю. Коннолл улыбнулся:
— Спасибо. Я собираю произведения искусства. В большинстве своем это картины, но есть также и скульптуры. Обычно я очень разборчив, приобретаю одну или две работы в год. Однако в начале этого года один из моих людей сообщил мне, что на его студию в Париже нагрянули люди Бонапарта и продали ему картины по цене гораздо ниже их стоимости за наличные.
— Наличные. Разве это не обычно…
— Бонапарту нужны были наличные для покупки оружия. До меня дошли также слухи, что Веллингтон начал засылать шпионов, чтобы уничтожить ценные картины и лишить Бонапарта возможности укрепить свое положение во Франции. И тогда я отправился в Париж и приобрел около шестидесяти картин у различных художников и даже в музеях. Я не хотел, чтобы они были уничтожены или потеряны для истории.
— Шестьдесят полотен? — переспросила Эванджелина.
— Я бы приобрел и больше, но за мной шли по пятам люди Бонапарта. Я не хотел, чтобы меня сочли предателем или идиотом дворянином, которого нужно с помощью выкупа вызволять в Англию, поэтому я упаковал десять ящиков и ускользнул домой.
Что-то подсказывало ей, что он опускает добрую порцию опасных приключений и интриг, случившихся при этом, но она была согласна, что бальный зал Хаулеттов — не самое удобное место для того, чтобы подробно говорить о подобных вещах.
— И где они сейчас? Я имею в виду картины.
— Большинство ютится в залах моего Аддисон-Хауса. Лорд Айви предлагал мне, чтобы я одолжил их Британскому музею, и, может быть, я это проделаю с наиболее известными картинами. Они заслуживают того, чтобы их видели, в особенности с учетом того, что я пытался спасти их от гибели и безвестности.
— Я хотела бы посмотреть эти картины, — сказала Эванджелина.
— Потому что ты не веришь мне? — Он вскинул бровь.
— Потому что я люблю искусство, — усмехнулась Эванджелина.
— Для меня будет большим удовольствием показать их тебе.
Ей нравилось, как он смотрел на нее, нравились веселость и интерес в его взгляде. Редмонд и Дэпни тратили столько времени на поклоны и расшаркивания перед ней, что она даже точно не знала, какого цвета у них глаза.
— Лорд Айви твой друг, — сказала она тихо, — но ты и леди Эпплгейт были…
— Айви не знал… не знает, и это было до того, как они познакомились друг с другом, — перебил он Эванджелину. — И должен сказать откровенно, я более заинтересован в сохранении дружбы, чем в продолжении или возобновлении каких-либо отношений с Дейзи. — Он улыбнулся. — Должен сказать, что за последние несколько дней я благодарен Дейзи за то, что она нашла кого-то другого.
— А ты нашел?
Его улыбка смягчилась.
— Да, нашел.
Вальс закончился раньше, чем она оказалась к этому готова, и Коннолл снова положил ее руку на свою.