Программу продолжила другая, чью улыбку близость катастрофы умеряла лишь отчасти:
— А теперь мы счастливы приветствовать в студии новую жительницу Альберт-сквера, которая уже наделала шуму в «Истэндцах»… [86]
Тут Реджи выключила телевизор.
Какой неподвижный в доме воздух — словно кто-то выдохнул, но не вдохнул. Реджи всмотрелась в Банджо. Глаза — затекшие щелочки, язык вывалился из пасти. Дряхлые легкие застыли. Умер. Вот он здесь — а вот его нет. Все дело в дыхании. Главное — дышать. В этом разница между живым и мертвым. Реджи вдохнула жизнь в того человека — может, и с собакой попытаться? Да нет, будь он человеком, он бы носил на ошейнике медальончик, а внутри записка: «Не оживлять». Некоторые люди уходят рано (среди близких Реджи таких пруд пруди), а некоторые люди (и собаки) — когда им полагается.
В груди набухал большой пузырь — похоже на смех, но нет, это горе. То же самое было, когда Реджи сказали о мамулиной смерти, — позвонила Сью (минус Карл) из Уоррингтона, поскольку у Гэри «не было слов».
— Жалко-то как, милая. — Голос у Сью был прокуренный. И она искренне сказала — прозвучало так, будто ей после пары дней знакомства мамуля была дороже, чем сестре Линде после целого детства вместе.
Вот если бы у Реджи была сестра — кто-нибудь, кто знал и любил мамулю, чтоб Реджи не хранить воспоминания одной. Есть, конечно, Мэри, Триш и Джин, но этот год они жили себе дальше, превратив мамулю из реального человека в печальное воспоминание. От Билли проку нет — Билли интересует только Билли. Реджи умрет — и конец мамуле. Само собой, когда Реджи умрет, и Реджи конец. Реджи хотела десяток детей, чтобы после ее смерти они собирались, говорили о ней («А помнишь, как…») и никому бы не казалось, что он один на целом свете.
Реджи однажды спросила доктора Траппер, хочет ли та еще детей, брата или сестру детке, а доктор Траппер посмотрела странно и сказала: «Еще ребенка?» — как будто это немыслимо. И Реджи понимала. Детка был всем на свете, детка был властителем вселенной — детка и был вселенной.
Реджи каждую неделю приходила на могилу, разговаривала с мамулей, а по пути домой заглядывала в костел и ставила за мамулю свечу. Во все эти фокусы-покусы Реджи не верила, но верила, что мертвым можно продлить жизнь. Теперь свечей станет больше.
Конечно, это неправильно, однако смерть пса потрясла Реджи больше, чем смерть его хозяйки. Реджи погладила Банджо по ушам и закрыла его помутневшие глаза. Ночью у мертвого парня, солдата, глаза были приоткрыты, но ему Реджи глаз не закрывала. Как-то было не до тонкостей. Полицейский-азиат ошибался: умерли все. Словно Реджи проклята. Фильм ужасов какой-то, право слово. «Кэрри». [87] Все эти люди из поезда, — может, они тоже на ее совести.
— Впечатлительный подросток или ангел смерти? — сказала она мертвой собаке. — Вопрос открытый.
А тот человек — он тоже умер? Может, она его не спасла — может, она убила его, просто оказавшись рядом. Не дыхание жизни, а поцелуй смерти.
Когда она сползла — или скатилась — по слякотной насыпи, первым она увидела не его. Первым был солдат. Реджи посветила на солдата фонариком и пошла дальше. О том, как он выглядел, этот мертвый, будем размышлять потом. Луч фонарика был тонкий и тряский. Светить не в глаза, а на уровне бедер. Мамуля как-то раз устроилась билетершей в кинотеатр «Доминион», но вылетела через две недели, потому что забесплатно ела мороженое.
У второго был пульс — слабенький, но все-таки пульс. На руку смотреть страшно, артериальное кровотечение, и Реджи сняла куртку, поскольку ничего больше не было, скатала валик из рукава и придавила им рану, как учила доктор Траппер. Позвала на помощь, но они с этим человеком были в овраге, никто их не видел и не слышал. Вдалеке завыли первые сирены.
Она снова проверила у человека пульс на шее — нету пульса. Пальцы все в крови, скользкие — может, померещилось? Надвигалась паника. Реджи вспомнила Элиота, реанимационный манекен. Одно дело Элиот, другое — человек, чья жизнь внезапно оказалась в ее руках. Реджи все не могла сообразить, как делать искусственное дыхание — не говоря уж о массаже сердца, — давя при этом на артерию. Не спасательная операция, а «твистер» из ночного кошмара. Она подумала об испанском официанте, который пытался реанимировать мамулю. Он тоже был в таком отчаянии? А если б он постарался еще чуть-чуть, а если мамуля не умерла, лишь застыла в подводном царстве, ждала, когда ее вернут к жизни? Эта мысль взбодрила Реджи — она уперлась коленом в скатанную куртку и неловким пауком распласталась на человеке. Если постараться, все получится.
— Держись, — сказала она человеку. — Пожалуйста, держись. Ради себя не хочешь — держись ради меня.
Она вдохнула глубоко, сколько вошло, и накрыла губами его рот. На вкус он был как чипсы с луком и сыром.
От мисс Макдональд Реджи ехала на автобусе. Перед отъездом завернула Банджо в старый хозяйкин кардиган и выкопала могилу в клумбе. Мешочек костей, совсем маленький. В саду на заднем дворе у мисс Макдональд — как на Сомме, и опускать собачье тельце в недружелюбную грязную дыру — ужас, а не похороны. Nada у pues nada, как сказали бы Хемингуэй и мисс Макдональд. Все первое приятно, чего не скажешь о последнем. Как сказала бы Реджи.
Когда хоронили мамулю, когда ее опустили в грязную дыру, тоже шел дождь. Народу на кладбище собралось порядочно — Билли, Гэри, Сью и Карл из Уоррингтона (мило с их стороны, они ведь мамулю толком и не знали), пара байкеров, друзей Гэри, какие-то соседи, естественно — Мэри, Триш и Джин, немало сослуживцев из супермаркета, даже менеджер в черном галстуке и черном костюме, хотя месяцем раньше он грозил мамуле санкциями за то, что «постоянно выбивается из графика». Мужчина-Который-Был-До-Гэри тоже пришел и шнырял где-то на отдаленных подступах к могиле. Билли показал ему средний палец, и викарий, распевавший за упокой, запнулся.
— А народу-то неплохо подтянулось, — сказал Карл, будто работал похоронным инспектором.
— Бедная Джеки, — сказала Сью.
Перед этим в церкви они пели «Пребудь со мной» — Реджи выбрала его, поскольку мамуля от этого гимна всегда плакала: его пели на похоронах ее матери. Реджи организовала службу, Мэри, Триш и Джин помогали. Мамуля в церковь не ходила, не угадаешь, что бы ей понравилось.
— Да уж, в церкви народилась, поженилась и тазом накрылась, как и большинство из нас, — сказала Триш так, словно великую мудрость изрекала.