Дэвида Нидлера вообще никто не встречал, пока дело не отволокли в «Полицейский надзор». [104] После этого в отдел принялись без конца звонить люди, якобы видевшие Нидлера повсюду, от Бангора до Богнора, но ни одно сообщение не подтвердилось. Нидлер исчез с радаров. Не пользовался кредиткой, никому не предъявлял паспорт. Машину его нашли у обочины возле Флэмборо-хед, но Луиза считала, что тут постарался человек, который полагает себя умнее полиции. Удивительно, что на боку машины он не написал крупными черными буквами: «Подсказка». Луизе не верилось, что Нидлер покончил с собой, — он не из таких, ему самомнение не позволит.
— Гитлер покончил с собой, — заметила Карен Уорнер. — Вот уж у кого было самомнение. — Она стояла перед Луизиным столом и жевала сэндвич с креветками из «Марка и Спенсера» — от одного вида этого сэндвича Луизу затошнило.
— А Наполеон нет, — сказала она. — И Сталин нет, и Пол Пот, Иди Амин, Чингисхан, Александр Македонский, Цезарь. Гитлер тут исключение.
— Не с той ноги встала? — спросила Карен.
— Да нет.
— Да явно.
Живот у Карен был огромен. Кажется, Луиза такой огромной не была — Арчи родился крохотный, почти недоношенный, Луиза винила себя, она курила весь первый триместр, она же понятия не имела, что беременна. В глубине ее души, в сумрачном лабиринте ее сердца таилась невероятно пристойная личность — ждала, когда ее наконец выпустят. Вот и Патрик, наверное, ждет. Терпеливый Патрик, рассчитывает, что она исправится. После дождичка в четверг, голубчик.
Карен права: Луиза сегодня особенно раздражительна. Кофе на время притупил злость, но уже подкатывала головная боль, словно мара с моря против течения Форта.
— Хотела отчитаться о женщине, которая видела, как Дэвид Нидлер сидит на парапете в Арброте и «ест рыбу с картошкой», — сказала Карен.
— И?..
— Тейсайдская полиция сомневается, — сказала Карен с набитым ртом. — Больше никто Нидлера не вспомнил, а женщина посмотрела на фотографию и теперь тоже не уверена.
— Он залег на дно, — сказала Луиза. — Такие не едят картошку в Арброте.
Дэвид Нидлер умный, коварный и к тому же англичанин — скорее всего, рванул к шотландской границе. И на юге у него до сих пор полно корешей, есть кому помочь, — они, конечно, всё отрицают напрочь, но у нескольких кошельки толстые, Нидлер вполне мог бы слинять за рубеж. Впрочем, Луиза считала, что он где-то в Великобритании — обычный мужик, чей-то сосед. Может, уже другую женщину обхаживает.
Она взяла фотографию из дела — на нее посмотрело это заурядное лицо. Элисон Нидлер не нашла фотографий последних лет, на которых Нидлер один (фотографии — воспоминания; может, никто не хотел его помнить), пришлось взять эту и увеличить. На оригинальном снимке была вся семья в парижском «Диснейленде» — трое детей и жена столпились вокруг Нидлера, улыбаются, как будто у них конкурс на самого счастливого. («Жуткий день, — мрачно сказала Элисон. — Он опять был не в настроении».) Луиза вспомнила черно-белую фотографию у Джоанны Траппер — тридцать лет назад люди застыли в мгновении, которому не повториться.
В кабинет, размахивая листом бумаги, точно флажком, вошел Маркус. Заметил фотографию:
— Есть вести о лорде Лукане?
Имя лорда Лукана помнили все, но едва ли кто помнил Сандру Риветт, няньку, которую он забил до смерти. [105] Не тот человек не в том месте не в то время. Как Габриэлла Мейсон и ее дети, из коллективной памяти тоже почти исчезнувшие. Кто назовет хоть одну жертву Йоркширского Потрошителя? А Уэстов? [106] Забытые мертвецы. Жертвы тускнели, убийцы жили в памяти, и одна лишь полиция хранила негасимый огонь, передавала из поколения в поколение.
— Как звали няньку, которую он убил? — спросила Луиза. Да начнется катехизис.
— Не знаю, — признал Маркус.
— Сандра Риветт, — сказала Карен.
— У нее память как у слона, — сказала Луиза Маркусу.
— И вынашиваю я слоненка, — прибавила Карен. — Скорей бы уже вылезал, засранец.
— Когда вылезет, тебе придется бросить ругаться, — сказала Луиза.
— Ты бросила?
— Нет.
— А называется — ролевая модель.
— Я? Тогда у тебя проблемы.
— Босс? — сказал Маркус, протягивая ей бумагу. — Нашему мистеру Трапперу в последнее время не фартило. Оказалось, за пару недель до пожара на менеджера зала на Брэд-стрит напали, когда он подсчитывал выручку, а в прошлую субботу вечером в другом зале вставляли оконное стекло. Плюс одного шофера выволокли из такси у бара «Подножие тропы» и избили, а другой машине расколошматили окна, когда она забирала пассажира в Ливингстоне…
— В Ливингстоне? — насторожилась Луиза.
— Все нормально, босс, наша Мадонна тут ни при чем.
Луиза не помнила, когда и почему Маркус стал называть Элисон Нидлер Мадонной, но всякий раз ее передергивало. Ливингстонская Мадонна. Мадонна Скорбящая.
Живот Карен явственно просвечивал сквозь тонкий трикотажный топ. Выпирающий пупок — точно дверной звонок умоляет, чтоб нажали. Когда ребенок шевелился, живот пульсировал, как у Сигурни Уивер в «Чужом». Луиза помнила это странное трепыханье — дитя внутри кувыркается, зависимое и независимое одновременно, вечная материнская диалектика. Нога, маленькая ножка, крохотулечная махонькая ножка пнула изнутри тонкую барабанную кожу из плоти и трикотажа. Что не способствовало излечению Луизы от тошноты.
— Ну? — сказала Луиза. — У человека плохая карма или кто-то ему намекает? Забирай его назад, кстати, он ничего не говорит, но, судя по виду, забот у него полон рот.
В дверь просунул голову детектив-инспектор Сэнди Мэтисон — человек, чьи способности, если спросите Луизу, не успевали за его карьерным ростом. Если б у таких полицейских было собирательное прозвище, их наверняка звали бы «метелками».