Дневной свет уже победил фонарь за окном и сочился сквозь тонкие оранжевые шторы, окуная комнату в сияние постъядерного рассвета. Зловещий апельсиновый свет бил Мартину прямо в лицо. Он не представлял, как теперь уснуть. Стены в номере были толщиной с лист бумаги. Казалось, что каждый смыв в туалете, каждый надрывный кашель, каждый сексуальный акт — в процессе или в завершении, — словно по водостоку, стекался к нему в номер.

А что, если он здесь застрял, забрел в сюрреалистическую петлю, где он каждое утро должен просыпаться в новом номере «Четырех кланов»? Сколько номеров в этом отеле? Что, если их число бесконечно, что, если здесь, как в «Сумеречной зоне», — несуществующий тринадцатый этаж, призраки бывших постояльцев, прикидывающиеся персоналом? Отель, из которого нельзя уехать.

В трезвом дневном свете он мог точно сказать, что это не Ричард Моут звонил ему прошлой ночью. В конце концов, что более вероятно: звонок от Ричарда из загробного мира или звонок от того, кто убил Ричарда и украл его телефон? Звонок от убийцы был предпочтительнее звонка от трупа. Конечно, об этом нужно сказать полиции, но уже одна мысль о новой встрече с Сазерлендом вгоняла его в депрессию. Интересно, что сказал бы ему убийца Ричарда, если бы в его телефоне не кончилась зарядка. Может быть: «Ты следующий». Око за око.

Вчера ночью он сказал Мелани, что отменяет свое участие в Книжном фестивале, но теперь ему пришло в голову, что пойти туда будет знаком мужества с его стороны. «Соберись, парень! Посмотри страху в лицо». Пусть он и стал игрушкой в руках богов, но он все еще Алекс Блейк. В этом была его жизнь, его поприще, может, и не очень доблестное, но это было все, что у него осталось.

За предыдущие сорок восемь часов он потерял ноутбук, бумажник, новый роман и собственную личность. Единственное, что у него осталось, — это Алекс Блейк.

На этот раз стойка была укомплектована парнем в полосатом шелковом жилете с галстуком-бабочкой, отчего он был похож на певца из любительского квартета.

— Я могу позвонить? — спросил Мартин, и парень ответил:

— Конечно, мистер Кэннинг. Моя мама прочла все книги Алекса Блейка, она ваша огромная поклонница.

— Спасибо, передайте ей спасибо. Это очень мило с ее стороны.

Он выудил из кармана полученную сто лет назад программку. «Вам чем-нибудь помочь?» — спросил он. Да уж, помощь будет кстати. Ему нужно было, чтобы хоть один человек был на его стороне. «Посмотри страху в лицо. Соберись, рохля. Мартин, ты — как старая баба».

Его не запугать ни беспочвенными подозрениями, ни звонками от мертвеца. Он будет высоко держать голову и жить дальше. Он готов сдаться вселенскому правосудию, но только на своих собственных условиях.

Он набрал номер и, услышав «алло», произнес:

— Мистер Броуди? Не знаю, помните ли вы меня.

37

Джексон перекатился по кровати и прильнул к горячему телу Джулии. Обычно она спала голышом, но сейчас на ней была страшного вида пижама, которая была ей слишком велика и могла с успехом принадлежать раньше ее старшей сестрице. Джексон знал, что эта пижама имеет какой-то смысл, но ему не особенно хотелось над этим смыслом раздумывать. Ему не хватало ощущения голой кожи Джулии и ее персиковых округлостей. Он встроился в знакомые вогнутости и выпуклости ее тела, но, вместо того чтобы податься назад и встроиться в его форму, она отпрянула, бормоча что-то неразборчивое. Джулия часто говорила во сне, в основном тарабарщину, но Джексон привык вслушиваться в ее слова, на случай если она выдаст какой-нибудь секрет, который ему стоило бы (а скорее всего, не стоило бы) знать.

Он снова придвинулся к ней и поцеловал ее в шею, но она по-прежнему крепко спала. Джулию было трудно разбудить, разве что хорошенько встряхнув. Однажды он занимался с ней любовью, пока она спала, и она даже не дернулась, когда он вошел в нее, но потом он ничего ей не рассказал, потому что не знал, как она к этому отнесется. Вряд ли она была бы сильно расстроена (в конце концов, она была Джулией). Наверное, просто сказала бы: «Без меня? Как ты мог!» Конечно, технически это было изнасилование. В свое время ему часто приходилось арестовывать парней, воспользовавшихся тем, что девушка была пьяна или под кайфом. Плюс, если совсем честно, Джулия спала настолько крепко, что весь тот эпизод отдавал некрофилией. Однажды он посадил некрофила — тот работал в морге и «не видел, какой тут мог быть вред», потому что «предметы моей страсти покинули земную юдоль».

Так, между пижамой и некрофилией, Джексон практически убил всякое желание, которое испытал при пробуждении. Все равно Джулия до сих пор на него дуется. Он приложил ухо к ее спине, словно стетоскоп, и прислушался к ее клокочущему дыханию. Он делал так же с Марли, когда в три года та подхватила бронхит. В конце концов легкие Джулии ее доконают. В ней было что-то, намекавшее, что ей не суждено дожить до старости, что задолго до пенсии она обзаведется эмфиземой и будет таскать за собой кислородный баллон с себя ростом. Она отодвинулась от него еще дальше.

Все подвержено энтропии, даже секс, даже любовь. Любовь размагничивается, как магнитофонная лента. Исключение — его любовь к дочери, эту связь не разорвать никому. Или к сестре. Когда-то он любил сестру всем сердцем, но сейчас Нив была слишком далеко «за пределами земной юдоли», чтобы эта любовь сохранила для него силу и значение. Осталась одна только грусть.

Он приподнялся на локте и всмотрелся в лицо Джулии. У него было ощущение, что на самом деле она не спит, а играет сон.

— Не делай так, — сказала она и перевернулась на другой бок, прижав лицо к подушке.

Когда он проснулся во второй раз, Джулия сидела рядом с ним в постели, замотанная в полотенце, и держала поднос с кофе, омлетом и тостами.

— Завтрак! — весело объявила она. На часах было семь утра.

— Я сперва принял тебя за Джулию, — сказал он.

— Ха-ха, смешно. Я плохо спала.

Ее мокрые волосы были смотаны в сумбурный хвост над ухом, и от нее пахло мыльной чистотой. Она стояла в огнях солнечной рампы, поток света заливал ее всю, и он отчетливо увидел темные круги у нее под глазами, выражение обреченности на лице. Может быть, это было просто разочарование. Она уселась на кровати, скрестив ноги, и принялась читать его гороскоп:

— «Сейчас Стрельцы переживают тяжелые времена. Вы чувствуете, что идете в неизвестном направлении, но ничего не бойтесь — в конце туннеля вас ждет свет». Ты как? Переживаешь тяжелые времена?

— Не больше обычного.

Он не стал спрашивать про ее звездный прогноз, потому что это означало бы признать за правду то, что он считал чепухой. Он подозревал, что Джулия тоже так считала и что все это было для нее полным притворством.

— Ну, правильно, это же вчерашняя газета. Что тебе уготовано на сегодня, мы не знаем. Вчера же у тебя был тяжелый день? О, ведь и правда? Уличная драка, скандал, убийство собак…