— Не отпущу.
Страх прошел. Закрыв глаза, она погрузилась в глубокий и спокойный сон.
Элизабет пошевелилась и проснулась. Она лежала одна на большой кровати. Куинна не было. Ее охватило разочарование.
Сквозь квадратные стекла эркера было видно, что туман исчез. Порывы ветра гнули ветви похожих на скелеты деревьев, солнце тусклым пятном просвечивало сквозь пелену облаков. Комната, несмотря на ясное утро, казалось унылой.
На комоде аккуратной стопкой лежала ее одежда, рядом с кроватью стояли сухие, начищенные туфли.
Она подумала, сколько может быть времени, и услышала бой часов. Она стала считать... Десять, одиннадцать, двенадцать... Двенадцать часов! Куда мог запропаститься Куинн? Скорее всего, он внизу, разговаривает с хозяйкой. Голос разума победил беспричинную тревогу.
Элизабет встала, натянула халат, сгребла одежду и направилась в ванную.
Минут через десять, приняв душ и одевшись, с распущенными по плечам волосами, она была готова отправиться на поиски, когда дверь открылась и вошел он, в своей оливковой куртке, со слегка растрепавшимися на ветру волосами. В руках он нес ее чемоданчик и черный пластиковый пакет.
Он подошел к ней. Надеясь на поцелуй, она улыбнулась и подняла к нему лицо.
— Доброе утро. Как себя чувствуешь? — Прохладное приветствие прозвучало как пощечина.
Сдержав обиду, она ответила:
— Как заново родившаяся... Я... я не знаю, как мне удалось так заспаться.
— Хозяйка хотела отнести завтрак наверх. — Он поставил чемоданчик на комод. — Но я подумал, что лучше тебя не беспокоить.
— Ты выглядишь так, будто уже переделал кучу дел. — Элизабет старательно изображала оживление.
— Я был на косе. По ней уже можно двигаться. Я там нашел вот это.
Открыв пакет, он вытащил из него ее сумку.
— Она, конечно, промокла и в песке, но отделения закрыты на молнию, так что все должно быть на месте. Надо будет только просушить.
— Спасибо. — Элизабет схватила сумку. К счастью, медальон Генри и ключ от Кентль-коттеджа не пропали. Банкноты размокли, но кредитки, глубоко засунутые в пластиковые кармашки бумажника, почти не пострадали.
— Еще годятся?
— Кажется, да.
— Тебе, конечно, стало легче на душе?
— Конечно, — согласилась она. — Главное, нашелся ключ от коттеджа. Было бы неудобно, если бы я его потеряла. Есть еще один, но он... — Она осеклась — что-то она много болтает. Это нервное.
Куинн взглянул на часы.
— Ланч уже ждет внизу. Вчера вечером ты почти не ела, так что сегодня, я думаю, наверстаешь.
— А ты?
— Я решил не тратить время на ланч, хотелось бы поскорее уехать.
У нее вдруг стало сухо во рту.
— Н-но ты не поедешь голодным?
— Я поздно завтракал.
— А куда ты едешь?
— В Лондон.
— Без меня?
— Мне надо там заняться кое-какими делами. Я подумал, что тебе будет лучше отдохнуть здесь.
— А когда ты вернешься? — И Элизабет испуганно добавила: — Ты ведь вернешься?
— Да. Завтра, в течение дня. У меня еще есть дела в доме... Кстати, со счетом все улажено до завтрашнего утра. А если тебе понадобятся деньги, пока твои не успели высохнуть... — он положил пачку банкнот рядом с ее чемоданчиком.
Вот, значит, как. Он не верил, что она действительно хочет остаться с ним, и давал ей шанс уйти.
Нет, больше чем шанс. Он почти подталкивал ее.
Зачем? Испытывал? Или уже сам не хотел, чтобы она осталась?
Может быть, события прошедшего дня изменили не только ее, но и его?
Но ночью, когда она очнулась от кошмара, он назвал ее «любовь моя». Конечно, это было неискренне, но одно воспоминание о ласковых словах согрело Элизабет и укрепило ее решимость.
Взяв банкноты, она протянула их Куинну:
— Спасибо, это не понадобится. Я поеду с тобой.
Он устремил на нее изучающий взгляд.
— Ты уверена?
— Вполне, — беззаботно ответила она.
— Хочешь поесть на дорогу?
Она покачала головой.
— Я попрошу, чтобы мне дали с собой сэндвичей.
Первую часть путешествия они провели в молчании. Стараясь справиться с нервным возбуждением, Элизабет съела сэндвич, а когда Куинн отказался от своей доли, умяла и второй.
Собрав крошки в пластиковую обертку, она потянула за колечко банку газировки — пена вырвалась и потекла по пальцам. Бумажные носовые платочки, которые она обычно держала в сумке, побывав в воде, превратились в месиво, и их пришлось выбросить.
— Можно мне одолжить твой платок? — спросила она.
— Возьми, — отозвался Куинн.
Чуть покраснев, она пощупала ближайший карман и вытащила платок. Этот маленький интимный жест заставил ее впервые почувствовать себя женой.
Обтерев липкие пальцы, Элизабет протянула банку:
— Хочешь?
Куинн скорчил гримасу.
— Не понимаю, как ты можешь это пить.
— Я бы предпочла пиво, — призналась она, — но мне не хочется раздражать Ричарда пивным запахом.
— Ты собиралась увидеться с ним сегодня?
— Да, хотя от одной мысли делается тошно.
— Так не ходи. Я могу ему сам рассказать.
— Нет. — Нельзя быть такой малодушной. — Я должна сама.
— Тогда я пойду с тобой.
— Нет, лучше я одна.
— Если я что-нибудь понимаю в людях... Бомонт не умеет проигрывать...
Он даже не догадывается, до чего верно оценил его, поежилась Элизабет.
— Ну, знаешь, в такой ситуации всякий разозлится. Но я не хочу подставлять тебя.
— Ну, я-то... — Куинн тряхнул головой. — Ты моя жена, и я намерен присутствовать. Во сколько ты пойдешь?
— Хорошо бы поскорее покончить с этим.
Едва они въехали в город, Куинн свернул прямо на Ломбард-сквер.
Импозантный особняк георгианской эпохи, принадлежавший Бомонтам, стоял на углу. Остановив машину под табличкой «Только для проживающих», Куинн помог Элизабет выйти. Они остановились перед входом.
Дверь открыла горничная в белом переднике.
— Ах, мисс Кавендиш, — воскликнула она, увидев Элизабет, — боюсь, леди Бомонт нет дома! Думаю, она не...