– Я, – с тихой гордостью призналась она. – Мама слишком любит оборки.
Валенте наклонил голову еще ниже и хрипло прошептал:
– А я так больше люблю шелк.
Бледное лицо Кэролайн стало пунцово-красным при воспоминании об определенно интимном подарке, который он ей преподнес накануне. Комплект шелкового кружевного дамского белья цвета слоновой кости. Она такого никогда не носила. Прозрачный и тонкий, как паутинка, бюстгальтер. Шелковые панталончики с поясом, тоже кружевные, чулочки. Одним словом, полный набор необходимых невесте вещичек. Ее чуть не затошнило от страха, когда она подумала о том, что придется все это надеть под свадебное платье. Кроме того, никакой другой подарок не объяснил бы ей откровеннее, чего от нее ждет жених.
Валенте нужна женщина его фантазий. Он желал, чтобы она была полуобнаженной и в его постели вела себя смело и раскованно. Он размечтался о такой Кэролайн, какой она никогда не сможет стать. Уверенная в себе женщина могла бы позволить себе такое белье ради возбуждения своего мужчины. Но Кэролайн пугало мужское возбуждение. Кроме того, она отвратительно сложена: ведь у нее совсем небольшая грудь и узкие бедра. И никакого намека на женственность, которая так нравится мужчинам.
– Ты выглядишь, как Снежная королева. Улыбнись, – потребовал Валенте, когда они спускались по ступенькам церкви.
Телохранители Валенте сдерживали за ограждением толпу фотографов, и оттуда неслись вопросы на незнакомом языке.
Кэролайн прошептала:
– Чем мы так заинтересовали этих репортеров? Они что, иностранцы?
– Итальянцы. Я очень популярен у себя на родине. Естественно, их интересует моя невеста.
Прием состоялся в отеле, в котором жил Валенте. Его сдержанность исчезла, как только они туда попали. Рассудок говорил Кэролайн, что он вполне естественно смотрит на нее теперь как на свою жену, когда он обнимал ее, притягивал к себе и накрывал ее руку своей. Или когда вел в танце и так крепко прижимал к себе, что она едва могла дышать. Став заложницей медленной мелодии, она довольно быстро почувствовала, как откликается на их близость он.
– Весь день нас будут окружать люди, а я жду не дождусь, когда мы останемся наедине.
От грубоватого шепота ее сердце пустилось вскачь.
Когда официант попытался опять наполнить бокал Кэролайн шампанским, Валенте накрыл его рукой.
– Я хочу, чтобы моя невеста бодрствовала, – поддразнил он. Она попробовала рассмеяться, но попытка не вполне удалась.
– У меня нет проблем с алкоголем! – сердито зашептала она.
– Зато есть проблемы с питанием, – остро подловил Валенте.
– Просто, когда я нервничаю, у меня пропадает аппетит. Вот и все.
– А с чего тебе так нервничать?
– Ну, для начала твой список гостей. В нем несколько очень важных персон, – отметила Кэролайн, отчаявшись как-то оправдать свою нервозность.
«Важные персоны» варьировались от итальянских политических деятелей и бизнесменов мирового уровня до группы удивительно чванливых кузин и кузенов, которые вели себя как аристократы, вынужденные общаться с представителями низших слоев. Когда Кэролайн поинтересовалась, кто они такие и откуда взялись, Валенте лишь пожал плечами и, по сути дела, так ничего не объяснил.
– Никому не позволяй заставлять тебя испытывать неловкость, tesora mia, сокровище мое. Сегодня твой день. Ты здесь самая важная персона, – вместо объяснений, ответил Валенте.
Но, меняя перед дорогой свадебное платье на синее с бисерным пиджачком, Кэролайн все равно чувствовала себя обманщицей, и комментарии матери, сопровождавшие процесс переодевания, ее настроение явно не улучшили.
– Сама подумай, – убеждала Изабель Хейлс, – пять лет назад ты бросила Валенте. Это заставило его делать карьеру и добывать состояние, чтобы вернуть тебя!
Кэролайн поморщилась:
– Все совсем не так. Я не просто не явилась в церковь. Я его очень обидела.
– Ну, это не твоя вина…
Ей хотелось крикнуть, что пять лет назад Валенте ее любил. А сейчас она может ждать от него только долгожданного сексуального опыта. А это, согласитесь, совсем другое дело.
Вскоре после того, как личный самолет Валенте взлетел, он пристально вгляделся в лицо Кэролайн:
– Что с тобой происходит?
Застигнутая врасплох, Кэролайн моргнула:
– Что ты имеешь в виду?
– Такое впечатление, что кто-то выпил из тебя всю кровь. – Нахмурясь, он отстегнул ремень и встал. – С тех пор как сегодня утром мы вышли из церкви, ты превратилась в говорящую куклу, которая может еще и ходить.
Кэролайн испуганно съежилась в шикарном кожаном кресле.
– Это были сумасшедшие две недели…
– Ну, вот здорово! Сегодня – день нашей свадьбы! Ты же сама хотела… чтобы был брак и прочие… оборки, – с оттенком досады возразил он.
Она убедила его! Ей удалось! Она настояла на браке, когда Валенте этого не хотел. И все же он устроил свадебный пир и вел себя как настоящий жених. «Говорящая кукла, которая может еще и ходить». Она понимала, что это хоть и жестокий, но удачный ярлык для нее. Но как объяснить новому мужу, что она боится первой брачной ночи? Потому так странно себя и ведет! На какое-то мгновение она подумывала сказать ему правду, но тут вошла одна из стюардесс, и Кэролайн передумала. Только пробормотала извиняющимся тоном:
– Я просто устала. – И это была не такая уж ложь, ведь несколько последних ночей она почти не спала.
Это вполне правдоподобное объяснение разгладило лоб Валенте. Глядя на нее сверху вниз, он улыбнулся, отстегнул ее ремень и без всяких усилий поднял жену на руки.
– Попробуй поспать во время полета.
Он отнес ее в спальный отсек и помог ей снять пиджачок. Его хлопоты лишали Кэролайн присутствия духа, поэтому, сбросив только туфли, она легла прямо в платье.
Валенте удивленно спросил:
– Может, лучше раздеться?
– Прекрасно и так, – ответила она и вздохнула полной грудью, когда он закрыл за собой дверь.
А потом лежала без сна, не понимая, что ей теперь делать…
Пока они не приземлились в Тоскане, Кэролайн думала, что им предстоит жить в самой Венеции. А сейчас они проезжали по лесистой местности с деревнями на склонах холмов, окруженных плотными рядами освещенных солнцем виноградников. Очень красивые пейзажи…
Наконец она сдалась и все-таки полюбопытствовала:
– Куда мы едем?
– На виллу Барбьери, которую мне оставил дед Этторе.
– А когда он умер?
– Три года назад.
– Вы с ним дружили?