— Ты так красива, — негромко произнес он с сильным акцентом.
Ей захотелось ответить ему тем же, но она обнаружила, что не в состоянии выговорить ни слова и, медленно подняв руку, положила ладонь на его грудь, почувствовав, как бешено бьется сердце Винченцо. Он снова наклонился к ней, провел кончиком языка по ее набухшей нижней губе и лег рядом.
— Винченцо… — Это было признанием полной капитуляции, такой полной, что больше добавить было нечего.
Увидев ее зовущий, трепетный, алый как спелый гранат рот, он ответил на приглашение с такой энергией, что она захлестнула ее. Запустив пальцы в его шелковистые волосы. Марша погладила эту прекрасной формы голову, и все ее тело наполнилось радостью. Одним нетерпеливым движением Винченцо сорвал узкую полоску ткани — последнее, что прикрывало ее бедра, — и убрал ее со своей дороги, подняв ноги Марши вверх.
Она дрожала и извивалась под непрекращающейся яростной атакой его рта, а он тем временем, разведя ее ноги, проложил дорогу к горячему, влажному центру ее естества. Охваченная неописуемым блаженством, отбросив всякий стыд, Марша издала глубокий гортанный стон. Ответив ей не менее выразительным возбужденным восклицанием, Винченцо, в последний раз, как будто подтверждая обладание ею, впился в ее рот грубым поцелуем и встал над ней на колени.
Попытавшись сразу же войти в нее одним мощным движением, он сильными руками подтащил тело Марши к себе. От вспышки мгновенной боли она даже прикусила язык, вновь почувствовав на губах привкус крови. Винченцо, пробормотав что-то по-итальянски, положил руки на ее бедра и, преодолевая сопротивление нежной плоти, начал входить внутрь. Ощущение было столь мучительно прекрасным, что от удивления и радости она даже застонала — ведь до того она так хотела избавиться от прошлого, что заставила себя забыть, забыть то, что когда-то переживала в его объятиях.
Но сейчас Винченцо снова был внутри нее. И она крепко обхватила его руками, принимая и приветствуя, снова следуя за ним в том же первобытном ритме, а он все двигался с неутомимой энергией, не дающей выйти из охватившего ее бешеного водоворота страсти. Пока в одном поражающем воображение всплеске наслаждения, — когда она подумала, что после этого и умереть не жалко, — он не достиг наконец долгожданного пика своего триумфа.
После этого Винченцо тяжело рухнул на нее, чуть было окончательно не раздавив, но почти сразу же перекатился и лег рядом на узкой кровати, прижав ее к своему горячему, влажному от пота телу. Ее щека лежала на его смуглом, гладком плече, а ноздри раздувались, ощущая пряный мужской запах. Она чувствовала себя на седьмом небе, в голове по-прежнему не было ни единой мысли.
Поглаживая рукой низ ее живота, он нащупал тонкий рубец и замер.
— Откуда это у тебя? — спросил он неожиданно напряженным голосом.
Мысли Марши вновь ожили. Вся она встрепенулась в предчувствии опасности. Винченцо уже поворачивал ее к себе, желая, по всей видимости, тщательно осмотреть рубец. И прежде чем она успела схватить что-нибудь и прикрыться, он достиг своей цели. Осмотрев шрам, оставшийся у нее после кесарева сечения, Винченцо побледнел.
— Тебе делали операцию, — сказал он, пока Марша, сев на кровати и впопыхах схватив валявшееся на полу платье, старалась прикрыть им все, что могла. — Серьезную операцию…
— Да нет, обычные маленькие женские неприятности, — в отчаянии солгала она, избегая его пытливого взгляда.
— Это выглядит гораздо серьезнее. Что с тобой было? — допытывался он.
— Я же сказала, так, ерунда, ничего… особенного.
— Не похоже на то, что это просто ерунда. Шрам слишком велик.
— Но это именно так и есть, и жаль, что он показался тебе таким уродливым, — огрызнулась она, готовая сказать и сделать все, что угодно, лишь бы отвлечь его от этой темы.
— Я вовсе не считаю его уродливым, но мое желание все знать о тебе вполне естественно, — неловко попытался объяснить свое любопытство Винченцо, — потому что если этот шрам-всего лишь последствие маленьких женских неприятностей, значит, ты побывала в руках совсем уж неумелого хирурга.
Он спрыгнул с кровати, очевидно совершенно не осознавая своей наготы. Марша промолчала. Она вспоминала день, когда родился Сэмми. Роды были длинными и тяжелыми, именно поэтому врачи и решились на кесарево сечение, хотя она была молода и крепка. Но, как ей потом сказали, бедра у нее были такими узкими, что разродиться самостоятельно она бы не смогла. Кстати, она так никому, кроме Айрис, и не призналась, кто отец Сэмми. А сестра поклялась хранить ее тайну.
И все же после всего пережитого она вновь оказалась в постели с Винченцо. Этот неожиданный возврат к реальности вновь вверг ее в пучину стыда. Инстинктивно, с единственной мыслью спрятаться от окружающего мира, она скорее скользнула под покрывало и, перевернувшись на живот, уткнула пылающее лицо в подушку. Она предала саму себя, и ей нечего сказать в свою защиту.
— Я раздумал жить вместе с тобой, — вдруг прозвучал в напряженной тишине комнаты подчеркнуто сухой голос Винченцо.
Ничего удивительного, подумала она, судорожно пожав плечами. Он уже получил то, чего хотел, и это стоило ему минимум труда. Теперь только полный идиот решился бы предлагать ей жить под одной крышей! Соблазнение, полумрак, музыка и прочие приемы не потребовались, так же как и в прошлый раз! Винченцо утолил свой сексуальный аппетит, не прибегая к тем уловкам, которые другие женщины, вероятно, приняли бы как должное. Она получала какое-то мазохистское удовлетворение от того, что растравляла свои душевные раны.
— Если ты попадешь в роскошное окружение, если тебе будут прислуживать, то, чего доброго, опять возомнишь, что сумеешь получить от жизни все, что тебе нужно, используя секс как плату, — объявил Винченцо, как будто произнося приговор гулящей женщине, которую за ее распутство должны были провести в позорном виде по улицам, выпороть у столба, а потом изгнать из города. Так, кажется, поступали с развратницами у них на Сицилии?
— Я хочу, чтобы ты ушел, — раздался заглушенный подушкой ответ. Она хотела, чтобы он ушел до того, как она начнет рвать на себе волосы и истерически рыдать. Никогда еще ей не было так плохо.
— Когда я удостоверюсь, что ты действительно истратила все мои деньги до копейки, я буду готов помочь тебе перебраться в какое-нибудь жилище, которое будет немного меньше похоже на одиночную камеру, — холодно заявил Винченцо. — Но я не собираюсь брать тебя на содержание. Ты должна будешь найти себе работу, любую приличную работу, на которой не будет соблазна заработать деньги нечестным путем.
Выслушав все это. Марша оторвала голову от подушки и впилась в него пронзительным взором потемневших от горя глаз.
— И что прикажешь мне делать? — проговорила она неверным, дрожащим голосом. — Стать уборщицей? Или прачкой?
Винченцо не удостоил ее взглядом.
— Мне все равно, лишь бы это был честный труд.
— Программа исправления. — К горлу уже подкатывал истерический хохот. Она пыталась сдержать его, но не смогла, и мрачную тишину комнатки нарушили раскаты идиотского смеха.