Ладно, тут же успокоила себя девушка, пусть думает, что хочет, но я и через сто лет не изменю своего отношения к нему.
— Я хорошо знаю, что делаю, — твердо заявила она.
Гвидо подошел к вертолету, все еще стоявшему на палубе яхты, и трое мужчин, которые возились у его винта, тут же прекратили работу. В одном из них Корделия узнала пилота. Гвидо обратился к нему по-итальянски. Тот был чем-то явно удивлен, но, помедлив, кивнул в знак согласия.
— А ты отважная... — медовым голосом заметил Гвидо, и у Корделии по спине прошел озноб.
Она властно подавила в себе внезапный страх и высоко подняла голову.
— Ты станешь всеобщим посмешищем, — холодно добавил он.
Девушка встревоженно посмотрела на него.
— О чем ты говоришь?
— Если сейчас мы вернемся в Нью-Йорк и я сдам тебя в руки деда, многие из гостей в первый момент будут шокированы, но потом вволю повеселятся. — Он помолчал, вглядываясь в ее побледневшее лицо. — Я запретил журналистам появляться на нашей свадьбе, но необычный поворот событий в любом случае привлечет внимание прессы. Представляешь, с какими заголовками выйдут завтра утренние газеты? А в какое положение ты поставишь своих родственников?
Они вынуждены будут признать мое право отвергнуть невесту, которая отказывается выполнять брачные обязательства.
Корделия замерла, не веря своим ушам. Гвидо не повышал голоса, он просто описывал то, что неизбежно произойдет.
— Ты н-не м-можешь говорить это всерьез, — заикаясь выговорила она.
Она не в силах была представить, что будет, если он выполнит свою угрозу. Гости еще не разошлись, они будут веселиться допоздна, и в качестве хозяина Джакомо, естественно, останется с ними до конца праздника.
— Почему не могу? — спокойно возразил Гвидо. — Мало того, что ты отвратительно вела себя на приеме, так теперь пытаешься нарушить условия сделки? Не выйдет, дорогая, не на того напала!
Голова у Корделии закружилась, сердце гулко застучало в груди. Свобода в виде вертолета маячила перед ней. Но какую цену придется за нее заплатить?
— Я не позволю тебе унизить меня до такой степени, — процедила она сквозь стиснутые зубы.
— А я затащу тебя в вертолет, даже если ты будешь царапаться и визжать...
— Ты сошел с ума! Хочешь разыграть перед гостями сцену из средневекового фарса? — выпалила Корделия вне себя от возмущения. — Ты не посмеешь!
— А что я теряю? Если ты нарушаешь условия сделки, ее придется расторгнуть. Я деловой человек и не привык нести убытки, — мягко напомнил он.
Виски ей сдавило, словно обручем. Дав волю воображению, она представила это дикое зрелище — Гвидо возвращает ее родным, как бракованную вещь, а притихшая публика наблюдает это.
Встретившись с глазами мужа, Корделия прочла в них безжалостный вызов и поняла, что он способен на все.
— Это какой-то бред, — заговорила она, взывая к его рассудительности. — Давай лучше поступим так: я останусь на борту яхты, и мы сделаем вид, что у нас все в порядке. Кто узнает, что тут происходит на самом деле?
— У меня нет времени на пустую болтовню, — буркнул Гвидо.
Корделия побледнела.
— Ты ведешь себя нечестно...
— А разве я обещал играть честно?
— Ты вынудил меня принять твои условия, — напомнила она, — шантажируя угрозой рассказать моей матери о...
— Я помню. — В глазах Гвидо неожиданно промелькнуло что-то похожее на человечность. — Но ведь это ты первой пришла ко мне, умоляя жениться на тебе.
— Я не умоляла!
— Умоляла, — холодно повторил он.
Неужели весь мой так тщательно продуманный план рухнет? — с болью и смятением подумала Корделия. Она бросила последний взгляд на вертолет, повернулась и начала спускаться по трапу.
Оказавшись в каюте наедине с Гвидо, девушка, почти не разжимая губ, выдавила:
— Я бы хотела увидеть свою комнату.
Он молча нажал какую-то кнопку, и спустя мгновение на пороге явился стюард.
— Проводите миссис Доминциани в ее каюту, — распорядился Гвидо, и тот склонил голову.
Пока Корделия шла по коридору, ее восхищение усиливалось с каждым шагом. Они миновали спортивный зал, библиотеку, плавательный бассейн, когда наконец стюард распахнул перед ней обитую мореным дубом дверь.
Каюта, в которой она оказалась, поражала изысканностью дизайна. Отпустив стюарда, девушка огляделась и увидела на низком столике огромный букет роз и ведерко с шампанским. Лицо ее скривила мрачная гримаса.
Заглянув в гардеробную, Корделия убедилась, что там висят только ее вещи.
Что ж, по крайней мере, Гвидо не намерен жить со мной в одной комнате, подумала она и прошла в ванную. Красивая отделка из мрамора привлекла ее внимание, поэтому девушка не сразу заметила надпись на зеркале.
“Соперничай, если сможешь!” — было небрежно написано на его гладкой поверхности.
— Что за чушь? — пробормотала Корделия себе под нос, но тут ее взгляд упал на журнал, лежавший возле умывальника. Он был раскрыт на странице, где во весь рост красовалась роскошная блондинка в соблазнительной позе. “Жаклин Ксавье” — гласила крупная надпись под фотографией.
Корделия вздрогнула от отвращения. Протри зеркало и выброси журнал в корзину, советовал ей внутренний голос, но она не удержалась и стала разглядывать фотографию. На Жаклин было очень короткое платье без бретелек, так что гибкое, покрытое золотистым загаром тело было представлено во всем великолепии. У этой девицы были длинные ноги, огромные ярко-голубые глаза, выдающиеся скулы, подчеркнутые яркой помадой чувственные губы и прямые светлые волосы до плеч. Корделия осторожно перевернула страницу.
Не смотри, не читай, кричал ей разум, но ее словно магнитом тянуло посмотреть, что написано на обороте. Заметка называлась: “Жаклин Ксавье, знаменитая царица подиума, и ее постоянный спутник, итальянский магнат Гвидо Доминциани”.
“Мне тридцать два года, но я не собираюсь замуж, так как люблю свободу и терпеть не могу детей”, отвечала модель на традиционный вопрос корреспондента о планах на будущее.
Трясущейся рукой Корделия перевернула страницу. На следующей фотографии Жаклин стояла в обнимку с Гвидо.
Лучше бы я не видела этого, подумала девушка.
Кто-то ахнул за ее спиной, и она, вздрогнув, обернулась. В дверях стояла молоденькая горничная. Увидев на зеркале надпись, она всплеснула руками и что-то взволнованно произнесла по-итальянски, а потом, схватив полотенце, бросилась вытирать гладкую поверхность.
Корделии стало жаль девушку, и, попытавшись объяснить на ломаном итальянском языке, что не сердится, она вернулась в каюту.
Ей трудно было разобраться в своих чувствах.