Карета, счастливо избежавшая дорожного происшествия, покатила дальше уже не столь быстро, и Лафма мог ее преследовать, не будучи замеченным. Он был уже не молод, но предки-горцы наделили начальника полиции сильными ногами и редкостной выносливостью. Путь предстоял неблизкий, но он ни на миг не задумался над тем, что ему придется возвращаться домой в одиночестве, после того как карета с ее пассажирками прибудет на место.
Карета пересекла оба рукава Сены, миновала Гревскую площадь и выехала на улицу Сент-Антуан, когда же она въехала в ворота монастыря Визитации, ее преследователь скорчил недовольную гримасу: если Сильви, которую он страстно желал, останется в монастыре, то завладеть ею снова будет невозможно. Въехавшая в него женщина — ворота, в которые посреди ночи впустили карету, доказывали, что ее там ждали, — была под столь же надежной защитой, как и за стенами Бастилии, чьи масивные округлые башни денно и нощно несли по соседству грозную стражу. Уж лучше бы Сильви окаазалась в знаменитой крепости, куда начальник полиции имел право доступа; в монастырь Визитации вход ему был заказан. Даже кардинал Ришелье не осмелился бы посягнуть на эту небесную крепость, которую он решил — наверное, за неимением лучшей — внести в список своих благодеяний.
Как это было ни печально признать, но о высокие стены монастыря Визитации начальник полиции мог лишь обломать себе зубы. Однако требовалось нечто большее, чтобы он признал себя побежденным при виде запертых ворот. Несколько минут Лафма размышлял. Карета, которая въехала в ворота, в один прекрасный день выедет из монастыря, ибо маловероятно, чтобы сама госпожа де Ла Флот решила постричься в монахини. Необходимо было выяснить, остановились ли они в монастыре на ночь, чтобы не открывать собственный особняк, или же старая дама посетила монастырь с единственной целью — оставить здесь Сильви. В таком случае…
Привыкший решать вопросы по степени их важности, Лафма не стал дальше предаваться раздумьям. Понаблюдав еще некоторое время за притихшим монастырем, Лафма покинул свой пост, поспешил в Гран-Шатле и отправил полицейского пристава следить за воротами монастыря.
— Останешься там до тех пор, пока не увидишь, / как из ворот выезжает карета (Лафма предусмотрительно дал ее подробное описание), которая приехала этой ночью. Когда увидишь карету, постарайся разглядеть, сколько в ней сидит людей и как они выглядят. Если карета покинет Париж, возьми, если сможешь, коня и поезжай следом.
— Куда? — спросил пристав, оказавшийся не кем иным, как Дезормо, сердечным другом Николь Ардуэн; к великому благу всех домочадцев Рагенэля, этого обстоятельства начальник полиции не знал.
— До первой почтовой станции, где постараешься выяснить, куда она направляется. Если тебе скажут, что карета направляется в долину Луары, вернешься и доложишь мне обо всем.
Подобное задание не вызвало восторга у Дезормо: пристав по натуре был человеком созерцательным. Поездки верхом утомляли Дезормо и растрясали его пузо, сильно выросшее благодаря вкусной и сытной стряпне Николь. Однако, испытывая, подобно всем своим сослуживцам, священный трепет перед начальником полиции, Дезормо не посмел бы даже намекнуть на то, чтобы Лафма обратился к другому, более юному и стройному приставу. К тому же действовать надо было срочно…
Эта поездка стала, вероятно, самым тяжелым испытанием в его жизни. Когда на следующий день вечером Дезормо почти свалился с коня, он был полумертвый от усталости; привезенные им новости повергли его начальника в замешательство и тревогу.
— Карета направлялась в Версаль, — объявил Дезормо. — В ней была пожилая дама… настоящая Дама! В Версале она пробыла более двух часов, после чего вернулась на улицу Сент-Антуан.
— В Версаль? Но куда именно в Версале? Уж не во…
— Вот именно, во дворец. И король находился там, потому что охрану несла рота мушкетеров… Могу ли я теперь пойти спать или должен возвращаться в монастырь?
Но погруженный в глубочайшие раздумья, Лафма ограничился тем, что, раздраженно махнув рукой, проворчал:
— Ступай спать!
Чего же хочет король от бабушки мадемуазель д'Отфор? Ведь никому не дано право посетить Версаль без личного приглашения Людовика XIII.
Этот же вопрос задавала себе и старая дама с той минуты, как покинула родовой замок на берегу Луары, справедливо считая, что ответ будет ей дан, и поэтому с твердым спокойствием переступила порог небольшого, увенчанного голубой шиферной крышей дворца из розового кирпича и белого камня, который Людовик XIII в 1624 году повелел выстроить на месте старого замка, принадлежавшего семье де Гонди. Когда король до позднего вечера травил оленей в окрестных лесах, он вместе со своими спутниками приезжал сюда ночевать и спал на полу на соломе, не снимая сапог и завернувшись в плащ. Несмотря на ее богатый опыт жизни при дворе, госпожа де Ла Флот не могла сдержать своего удивления при встрече с королем — настолько изменился король… Людовик XIII выглядел так же ужасно, как и во время болезни в Лионе.
Людовик XIII с детства страдал хроническим воспалением кишечника, которое лишь усугублялось от предписанного королю лечения кровопусканиями и клистирами. Кроме того, король был очень нервным человеком, подверженным внезапным приступам страха и упадка духа. На самом деле главной причиной расстройства здоровья короля было невежество придворных эскулапов. Здоровье Людовика вряд ли отличалось бы от здоровья поджарого и крепкого Генриха IV, если бы в жилах его не текла кровь Медичи. За последний год королю сделали двести пятнадцать клизм и двести двенадцать промываний желудка, а также сорок семь кровопусканий, следуя щедрым предписаниям ужаснулась: король так сильно похудел, что казалось, будто его мускулы растаяли; кожа приняла свинцово-серый оттенок, глаза ввалились. Людовик XIII до такой степени стал напоминать персонажей с картины Эль Греко, что графиня от испуга едва не перекрестилась: смерть наверняка не заставит ждать себя долгие годы…
Король принял свою гостью в большом кабинете, прилегающем к спальне. Он грелся у огня, но гобелены по стенам с изображениями сцен охоты создавали такую живую, естественную атмосферу, что, казалось, посетители попадали в чащу волшебного леса. Серый бархат камзола, широкий отложной воротник и высокие манжеты из белоснежных накрахмаленных кружев лишь подчеркивали трагическое выражение лица с покрасневшими глазами и красивые руки, некогда очень сильные, а сейчас исхудавшие и ставшие почти прозрачными. Король жестом оказал гостье на кресло; неожиданно улыбка словно вернула этому сорокалетнему мужчине, выглядевшему старше шестидесяти, его истинный возраст.
И почти не надеялся, что вы приедете, — начал он. — Заставить вас проделать столь долгий путь зимой, да еще в вашем возрасте, это грех.
Никоим образом, ваше величество! Я всегда любила путешествовать, невзирая на все неудобства, но больше всего меня обрадовал вызов вашего величества… Поэтому я и поспешила прибыть в назначенный час…
Брови Людовика изумленно изогнулись.
— Обрадовал? Мои приказы редко производят подобное впечатление. Более того, вот уже год, как вам действительно не за что меня жаловать. Я отказался доверить вам должность гувернантки дофина, не назначил фрейлиной королевы…