Шавиньи дал Сильви возможность оценить уготованный ей сюрприз, ожидая, наверное, криков, слез, протестов, но она пережила слишком много ударов судьбы, чтобы забыть о своей гордости и чувстве собственного достоинства. Смерив своего провождающего ледяным взглядом, Сильви спросила:
— Значит, именно здесь меня ждет его преосвященство?
— Нет. Вы увидите его позднее… если вообще увидите.
— Тогда к чему вся эта комедия? Ведь это спектакль, не правда ли? Госпожа де Мопу ни за что не согласилась бы отпустить меня из монастыря, ее бы знала, куда вы меня привезете.
— Вы правы, но бывает, что на службе у кардинала, как и на службе у государства — а это одно то же! — требуется прибегать ко лжи.
Сильви недоуменно подняла брови и дерзя спросила:
— Разве кардинал и государство — одно и же? А куда же вы поместили короля, сударь?
Шавиньи, пожав плечами, раздраженно ответ!
— Я неудачно выразился. Теперь пройден внутрь. Вас отведут в вашу камеру.
Только в канцелярии тюрьмы Сильви узнала, какой причине ее заточили в Бастилию: она вместе герцогом Сезаром Вандомским обвинялась в намерении отравить кардинала Ришелье и даже короля Людовика XIII.
На этот раз Сильви действительно испугалась, но, сжав зубы, чтобы не закричать от страха, дала увести себя по винтовой лестнице, достаточно широкой, чтобы по ней могли подниматься одновременно три человека, которая привела ее на третий этаж одной из башен. Но вместо грязного застенка, куда она приготовилась попасть, ее привели в просторную комнату с камином: обстановку составляли кровать, занавешенная портьерой из зеленой саржи, стол, два табурета и кое-какие туалетные принадлежности. Но Сильви не видела ничего — она бросилась на кровать, содрогаясь от прорвавшихся наружу сдерживаемых рыданий; в эту минуту тяжелая рука тюремщика с грохотом закрывала замки и засовы.
Утром следующего дня Жан де Фонсом снова пришел в монастырь. Его удивил отказ, полученный на его просьбу о свидании с Сильви, но еще больше его озадачило объяснение, которое ему дали: сестра Мари-Сильви занята неотложным делом. Тревога за девушку, которую он любил, всю ночь не давала ему уснуть, в голове рождались самые нелепые подозрения и страхи. Сердце не обмануло его. Наутро Жан де Фонсом был снова в монастыре. Встреченный сестрой-привратницей, он попросил свидания с послушницей Мари-Сильви. Привратница ответила, что это невозможно, и посоветовала ему вообще не обращаться с подобной просьбой до нового распоряжения настоятельницы. От него, несомненно, что-то скрывали. Давно зная, что заставить монахиню заговорить без дозволения настоятельницы означает совершить чудо, Жан де Фонсом не стал настаивать и отправился к Персевалю, которого застал в его библиотеке. Мысли шевалье Персеваля были заняты Сильви. Поэтому он с волнением выслушал все, что рассказал ему юный друг.
— Я немедленно поеду туда! — решил шевалье де Рагенэль. — И потребую встречи с матерью-настоятельницей. Я — крестный отец, опекун Сильви, и мне она обязана дать ответ.
Но и на просьбу шевалье привратница ответила учтивым, но твердым отказом. Когда посетитель уже сбирался произнести пылкую речь в защиту своих прав, в приемную вошел красивый молодой человек. Он слышал ответ монахини. Подойдя ближе, он с безупречной грацией поклонился Персевалю и после этого обратился к привратнице:
— Почему же моя тетушка отказывается принять этого благородного человека? Надеюсь, она не больна и находится в добром здравии?
— Нет, она не больна, но…
Последние слова, произнесенные привратницей едва ли не шепотом, вызвали улыбку под тонкими усиками незнакомца:
— Ступайте и передайте ей, что со мной господин…
— Шевалье Персеваль де Рагенэль, почетный конюший госпожи герцогини Вандомской, — с поклоном отрекомендовался опекун Сильви.
— Шевалье де Рагенэль — мой хороший друг! Я прошу тетушку уделить нам несколько минут для беседы. — Потом, взглянув на встревоженное лицо гостя, он сказал:
— Передайте также, что он очень обеспокоен. Меня зовут Никола Фуке, — прибавил он, когда сестра-привратница ушла, — я интендант финансов в парижском парламенте. Настоятельница Маргарита — родная сестра моей матери.
Настоятельница, наверное, очень любила своего племянника и полностью ему доверяла, ибо вскоре оба мужчины переступили порог ее строгого кабинета. Необычно взволнованная мать Маргарита расхаживала взад и вперед, пряча руки в длинных рукавах рясы. Кивнув вошедшим, она тотчас перешла в наступление:
— Мой дорогой Никола, вы почти что силой врываетесь ко мне и ставите меня тем самым в крайне затруднительное положение. К тому же я не уверена, что вы мне не солгали: разве этот господин ваш друг?
— Я вынужден признать, что друг он совсем недавний, но вы же знаете, мадам, я не могу видеть несчастного человека. А теперь я вас оставляю…
— Нет, — резко возразил Персеваль. — Вы, сударь, получили право узнать о том, что привело меня сюда. Матушка, из милосердия скажите мне, что с моей крестницей мадемуазель де Вален?! Ведь я же чувствую, что произошло нечто ужасное!
— Если бы только я сама это знала! — горестно воскликнула настоятельница.
— Что? — вскричал Фуке. — Вы говорите о той прелестной девушке, новой подруге моей сестры Анны? Но что же могло с ней случиться?
Госпожа де Мопу явно сгорала от желания излить душу, и ответ не заставил себя ждать.
— Вчера после обеда мне нанес визит господин де Шавиньи, помощник кардинала Ришелье, и передал письмо от него. В этом письме его преосвященство просил меня разрешить доверить мадемуазель Де Вален упомянутому Шавиньи, чтобы тот доставил ее к кардиналу для конфиденциальной беседы… Естественно, я не могла отказать кардиналу в его невинной просьбе! Кроме того, мадемуазель де Вален послушница нашего монастыря… и только! Она переоделась в светское платье, чтобы ехать с господином де Шавиньи, человеком, замечу, достойным и значительным, который должен был после беседы привезти ее обратно. Но…
— …она не вернулась? — поспешно договорил за нее Персеваль, чье сердце сжимал возрастающий страх при мысли о новых опасностях, подстерегавших Сильви.
— Вы уже посылали гонца к его преосвященству? — спросил молодой Фуке.
— Да. Не знаю почему, но и я была охвачена сомнениями… Поскольку время шло, а девушка не возвращалась, я попросила нашего духовника отнести мое письмо в кардинальский дворец, и он принес мне вот это.
Она протянула шевалье написанную рукой Ришелье записку:
«Подозреваемая в сговоре с герцогом Сезаром Вандомским, который обвиняется в попытке отравления, мадемуазель де Вален по моему приказу будет содержаться в крепости Бастилия до тех пор, пока в дело не будет внесена полная ясность. Ришелье».
— Прочтите, сударь, — сказал Персеваль, передавая записку своему новому другу и доброжелателю. — У меня нет тайн от вас.