— Личные привязанности и управление великим королевством не сочетаются друг с другом. Если вы хотите знать мое мнение, то я совершенно не представляю себе нашего Бофора в роли первого министра. Ученым человеком его не назовешь, да и мудрости ему явно не хватает…
— Он еще молод, — вступилась за Франсуа Сильви, всегда готовая защищать своего героя. — С годами он изменится, возмужает…
Персеваль улыбнулся, глядя на смутившуюся крестницу, и разжег трубку.
— Это меня удивило бы, — сказал он. — Кроме того, он еще не назначен первым министром, и я хочу, чтобы он и не был им назначен! Пусть его произведут в адмиралы, назначат генералом галерного флота или еще кем-то, но не вверяют ему Францию: он вызовет в стране хаос. Кстати, прежде чем Франсуа займет место Ришелье, он будет вынужден считаться со своими врагами, приверженцами покойного кардинала, а главное, с его преемником: кардинал Мазарини взошел на вершину власти не для того, чтобы уступить свой пост первому встречному; я полагаю, что Мазарини — хитрый лис.
— Неужели вы думаете, что этот итальянец будет лучшим министром, чем Франсуа? — возмутилась Сильви. — Он всего лишь жалкий лицедей!
— Дипломат! — поправил крестницу шевалье де Рагенэль. — Но в подобном человеке и нуждается народ, жаждущий мира…
Последующие дни подтвердили правоту Персеваля. После торжественного заседания парламента, который признал недействительным завещание Людовика XIII, предоставив Анне Австрийской неограниченные полномочия, после пышного погребения покойного короля в усыпальнице Сен-Дени, в Лувре настало приятное время долгожданных встреч. Вслед за Мари д'Отфор, снова занявшей пост камеристки, Ла Порт вернулся к своим обязанностям шлейфоносца королевы, встретившей его со слезами на глазах. Они оба остались прежними; не изменилась и госпожа де Сенесе, которая была безмерно счастлива покинуть свой замок Конфлан, чтобы занять должность гувернантки сыновей Франции, сменив маркизу де Ланзак, коей предложили вернуться к себе в поместье. При дворе вновь появился маршал де Бассомпьер, выпущенный из Бастилии после двенадцатилетнего заточения, которое он употребил на сочинение мемуаров. Маршал, которому Персеваль де Рагенэль поспешил нанести визит, сильно постарел, хотя и остался приятным собеседником. Поэтому старый круг близких королевы почти восстановился, подобно капитулу монастыря Валь-де-Грас, где матушка де Сент-Этьен снова обрела посох настоятельницы. Однако отсутствовала одна значительная особа: это была герцогиня де Шеврез, подруга двадцатилетней Анны Австрийской. Она почти столько же лет провела в изгнании, но королева не решалась призвать ее во Францию. Наверное, королева действовала так под влиянием Мазарини: ведь герцогиня де Шеврез знала не только тайну любовной авантюры Анны и герцога Бэкингемского, но и гораздо более опасные тайны ее бесконечных сговоров с Испанией, венцом которых стал заговор Сен-Мара.
Когда герцогиня, не утратившая в свои сорок три года роскошной красоты, столь же надменная и готовая рвать острыми зубами самые лакомые кусочки от богатой Франции, снова явилась ко двору, она сразу догадалась, что от ее давнего влияния остались только воспоминания. Королева приняла подругу с нежностью, но обе женщины недолго оставались наедине. Вскоре появился радостно улыбающийся Мазарини: он пришел предложить долго отсутствующей на родине герцогине кругленькую сумму денег на приведение в порядок ее замка Дампьер, расположенного в долине реки Шеврез, но при условии, ее ли она лично займется этим делом. Герцогиня тотчас все поняла: ее присутствия при дворе не желали и отделывались деньгами от ее услуг. Она на это согласилась, ибо руки у нее по-прежнему были загребущие; но, покидая дворец, уносила с собой затаенную в душе ярость, стойкую ненависть к Мазарини и злость на королеву. И решимость когда-нибудь отомстить за себя.
Мари д'Отфор с большим интересом следила за этой сделкой, объясняя Сильви все хитрости придворных отношений.
— Или я глубоко заблуждаюсь, — сказала она однажды подруге, — или нашему Франсуа совсем скоро придется пережить горькое разочарование. Мне очень не нравятся постоянные уединенные беседы нашей королевы с этим глупцом. — Под глупцом Мари д'Отфор подразумевала Мазарини!
До этого дело пока не дошло. Вандомы вернулись во Францию с шумом, особенно герцог Сезар, ставший своеобразной парижской достопримечательностью с того дня, как люди о нем заговорили, хотя ни разу так и не видели. Поэтому в обществе он появился с пышной свитой, чтобы занять место при дворе, но, будучи хитрее герцога де Бофора, всячески пытался снискать благосклонность нового кардинала. Это сразу встревожило его близких, знавших о склонности герцога к красивым молодым мужчинам, но на самом деле Сезара больше интересовала Бретань, чем прелести Мазарини. В изгнании он мечтал об этой провинции, считая ее своей родовой вотчиной, и страстно желал стать губернатором Бретани. Смерть Ришелье — он носил титул герцога Бретонского и управлял Бретанью — сделала вакантной эту должность. Увы, он напрасно расточал улыбки кардиналу: дорогую его сердцу провинцию уже отдали маршалу де Ла Мейере, которого Сезар ненавидел. Подобно Ахиллу, герцог немедленно удалился в свой шатер и уединился, переживая обиду, в роскошном Отеле Вандом.
Предсказывая Франсуа разочарование, Мари д'Отфор не ошиблась; вскоре отец и сын пришли к согласию, поклявшись в вечной ненависти к новому кардиналу. Получив неограниченную власть, регентша выдержала надлежащий срок, прежде чем принять неожиданное, как гром с ясного неба, решение: первым министром был назначен Мазарини. Франсуа де Бофор чуть не задохнулся от злости, но своего недовольства никак не показал. Герцогу де Бофору необходимо было упрочить позиции и низвести Мазарини до роли простого исполнителя как воли королевы, так и своей собственной.
Франсуа инстинктивно ненавидел Мазарини, но не понимал, почему «его» королева до такой степени подпала под влияние этого мнимого прелата, что больше не принимает ни одного решения без его совета. Постепенно хитрый и, должно быть, ревнивый «итальянец воздвиг стену между регентшей и мужчиной, который любил ее больше всего на свете. Естественно, Бофор не смог долго этого вынести. Он решил показать свою власть над Анной Австрийской, утвердить свои права любовника, хотя траур по королю не допускал этого. К сожалению, Франсуа, не сдержав своего вспыльчивого характера, сделал это так грубо, что Сильви, которая находилась в большом кабинете в то утро, была потрясена, когда вошедший стремительно герцог заявил, что желает немедленно видеть королеву.
— Это невозможно, ваша светлость, — возразил ему Ла Порт. — Ее величество у себя в спальне и никого не принимает.
Франсуа, самодовольно улыбнувшись, ответил:
— Полноте, Ла Порт, вы прекрасно знаете, что меня она всегда примет!
— Сомневаюсь, господин герцог. Королева принимает ванну.
— Вот и чудесно!
И Франсуа, оттолкнув Ла Порта, невозмутимо вошел в спальню, не обратив внимания на крик Сильви, которую даже не удостоил взглядом. Пробыл он там недолго: град испанских ругательств заставил его стремительно ретироваться, что вызвало громкий смех Мари д'Отфор, бывшей в это время у королевы. Франсуа поспешно покинул королевские покои, удовольствовавшись тем, что громко хлопнул дверью перед носом одного из швейцарских гвардейцев.