– Постой… Может, неправда? Ты что, цыганок не знаешь? Врут, завидуют вам…
– Какое… Я сама ее видела! Следила за ним! Девка русская, проклятая, белая, повелся, дурак, на солому крашеную… Страшней меня в сто раз, господи, что он в ней нашел?! Господи, что же мне делать?! Трое детей, перед людьми стыдно, люблю его, подлеца…
Я потрясенно молчала. Нина, красавица Нина, артистка, певица, рыдала на моем продавленном диване, вцепившись пальцами в распустившиеся волосы, и я не знала, как ее утешить.
– Ниночка, не плачь… Да вернется он, куда денется! У вас же дети…
– Санька, сделай что-нибудь… Прошу, сделай что-нибудь…
– Но… что же я сделаю? – растерялась я.
Нина медленно подняла голову. От взгляда ее черных, мокрых глаз мне стало не по себе.
– Сделай приворот, девочка. Я знаю, ты умеешь. А на нее, заразу, порчу напусти. Не думай, это не грех, бог сам разлучниц не любит. Сделай, Санька, я тебе все что угодно за это…
– Нина! – заголосила я. – Честное слово, я не умею! Я не могу! Такое – нет…
– Не хочешь? – Голос Нины стал недобрым. – Почему? Жалеешь ее?
– Нет… Но я же правда… Я только лечить умею, и то не всегда, а приворот… порчу… Нет!
– Врешь, – убежденно сказала Нина. – Не хочешь просто. Эх ты, соплячка… Ну, подо-жди, замуж выйдешь, от тебя твой мужик тоже бегать будет, вспомнишь тогда меня!
– Нина…
– Иди ты к черту! Сука, такая же, как та!.. – Вскочив, она пулей вылетела из комнаты, дверь в прихожей хлопнула так, что закачалась люстра.
Я в оцепенении осталась сидеть на диване. За окном спускались зимние сумерки, уже зажглись фонари, в их голубом свете вертелись снежинки. Через полчаса я встала, умылась и начала одеваться.
Когда я вышла из дома, на улице уже поднялась настоящая метель. На остановке автобуса не было ни души, и было очевидно, что десятый номер до центра только что ушел. Я двинулась пешком и через пять минут пожалела, что вообще вышла из дома. Идти было далеко, снег бил в лицо, мгновенно облепил мое пальто и пуховой платок, и вскоре я почувствовала, что накрашенные ресницы «поплыли». Я уже всерьез подумывала о том, чтобы плюнуть на все и вернуться, когда услышала за спиной резкий автомобильный гудок. Сначала я не обратила на него внимания, но сзади сигналили все настойчивее, и я обернулась. По дороге в двух шагах от меня медленно ехал черный «Мерседес». Я остановилась, «Мерседес» тоже. Из него вышел Шкипер.
– Мать, оглохла, что ль? Сколько дудеть можно? Ты куда – в свой кабак? Подбросить? Мне по пути!
– Нет… – Я задумалась. – Шкипер, у тебя время есть?
– Для тебя – всегда, – усмехнулся он. – Чего надо?
– Отвези меня на Спиридоновку.
– Садись.
Я как можно тщательней отряхнулась и полезла на переднее сиденье «Мерседеса».
В такой роскошной машине я ехала первый раз в жизни, но тогда даже не подумала об этом. Меня бил озноб, снег на платке и волосах начал таять и бежал по лбу и щекам теплыми струйками, уничтожая остатки макияжа. К счастью, Шкипер не задавал вопросов: позже я пойму, что это самое главное из его достоинств. А сейчас я молилась лишь об одном: чтобы Ванька оказался дома.
Моя молитва была услышана. В старом сталинском доме на Спиридоновской, куда год назад переехали Ванька с Ниной, горело знакомое окно на первом этаже. Кутаясь в мокрый платок, я вышла из «Мерседеса». Шкипер вышел следом.
– А ты куда?
– С тобой пойду.
– Зачем?!
– Не учи дедушку какать.
Я независимо дернула плечом, но спорить не стала.
В квартиру я звонила долго и упорно. Дверь не открывалась, и, если бы я не видела своими глазами горящее окно, то давно бы бросила трезвонить. Я уже начала думать, что Ванька мог элементарно забыть выключить свет перед уходом, когда дверь открылась.
На пороге стоял Иван с полотенцем на бедрах. Голова его была встрепана. На меня он воззрился ошарашенно и, кажется, даже не сразу узнал.
– Санька?! А… ты что здесь делаешь?
– Я к тебе, – сухо сказала я. Сердце скакало как бешеное. – Не бойся, ненадолго. Впустишь?
Он молча шагнул назад. С изумлением посмотрел на Шкипера, который непринужденно вошел следом за мной, и, не узнав его, спросил:
– Со за гаджо?
– Гаджо сыр гаджо. Ничи. Дэ проджава. [4]
Краем глаза я заметила какую-то тень за полуприкрытой дверью. Прекрасно. Значит, его девица здесь. Ванька проследил за моим взглядом, его физиономия стала смущенной и злой одновременно. Бросив мне: «Подожди…», он скрылся в комнате. Оттуда послышался невнятный, торопливый разговор, шелест одежды, в щели мелькнул любопытный глаз. Через минуту Ванька вышел уже в джинсах и майке. Пряча глаза, сердито спросил:
– Чего тебе?
Посвящать в причины моего появления Шкипера и любовницу Ваньки мне не хотелось, и я двинулась на кухню. Иван пошел следом.
Разговор был коротким. Позже я удивлялась, откуда во мне взялось столько наглости. А тогда просто говорила, глядя в упор на стоящего передо мной мужчину:
– Я тебя учить не собираюсь, у меня на это и прав никаких нет. Но Нина меня просила порчу сделать. Я не взялась, так ты думаешь, она успокоится? Она к другой пойдет, найдет колдунью какую-нибудь, своего добьется. Сам знаешь, что может быть. Подумай.
– Шалавы… – мрачно процедил Ванька, не поднимая глаз. – Ну… а ты что же? Предупредить меня пришла?
– Дурак. Мне Нинку жалко.
– Да ну? – Он вдруг подошел вплотную, и я только сейчас поняла, что Ванька слегка пьян. Совсем немного – если бы не запах, я не заметила бы ничего.
– Кого дуришь, девочка? Ты ведь сама по мне сохнешь. Я ведь не слепой, я вас, баб, нутром чую. Давно…
– Что ты несешь? – задохнулась я. – Рехнулся?!
– Да ла-а-адно… Чего топорщишься? Поди сюда… Да не бойся, говорю, шлюха эта русская уйдет сейчас. Ну?
Я отступила на шаг. Нестерпимо хотелось зажмуриться, в животе поднималась волна тошноты. Ванька пошел за мной.
– Стой, сволочь, – сглотнув слюну, сказала я. – Еще шаг – импотентом сделаю.
Я, конечно, блефовала, и Ванька недоверчиво усмехнулся, но – остановился.
– Смотри… Сама пожалеешь потом. В другой раз не позову.
– Свинья. – Я перевела дыхание. – Нина мне сестра, а ты кто? Дураком родился, дураком и сдохнешь.
– Что? – сощурился он. – А ну, повтори, поганка!
– Кто-то что-то сказал или мне показалось? – вдруг послышался задумчивый голос из прихожей. Шкипер, про которого я совсем забыла, вошел в кухню и встал на пороге.