Внезапно звуки струн смолкли. Яшка, опустив гитару, прислушался и уверенно сказал:
– Подъехал кто-то.
– Кого в такую погоду принесет? – удивилась Илона, вставая из-за стола.
Она ушла в сени, долгое время оттуда был слышен лишь приглушенный разговор, а затем Илона вернулась в залу в сопровождении невысокого широкоплечего человека, едва заметно прихрамывающего на левую ногу. Гостю на вид было около пятидесяти лет. Он был в штатском, но выправка и разворот плеч выдавали бывшего военного. На висках человека серебрилась седина. Цыгане молча изумленно смотрели на него. Он так же молча смотрел на них синими, чуть сощуренными глазами.
– Вот, Дмитрий Трофимыч, этот господин тебя спрашивает... – начала было Илона, но Митро не дал ей договорить и, отшвырнув гитару, как мальчишка, со всех ног кинулся к гостю.
– Дэвлалэ! Сергей Александрович! Князь! Золотой вы мой! Да откуда вы, откуда?! Каким ветром?! Дэвлалэ, лет-то сколько?!
– Митро! – Пришедший крепко обнялся с цыганом, и по его лицу было видно: он действительно рад. – Ты! Все такой же, чертушка, не изменился ничуть!
– И вы! И вы! Вот ей-богу, с первого взгляда вас узнал! Да бог ты мой, как мы все вас вспоминали!
– Недобрым словом, надо полагать? – грустно улыбнулся князь. Дружески похлопал по плечу смутившегося Митро, обвел глазами цыган. – Здравствуйте, ромалэ.
– Ой, князь Сбежнев! – вдруг завизжала Стешка, вскакивая со стула. И прорвало – со всей комнаты к дивану побежали те, кто семнадцать лет назад встречал в этом доме молодого князя, до смерти влюбленного в звезду хора Настю Васильеву. Из кухни по-молодому резво примчалась Марья Васильевна и со слезами бросилась целовать Сбежнева. Прилетели сестры Дмитриевы, их отогнал Ванька Конаков, с которым князь обнялся как с родным, его оттеснила Любка Трофимова, повиснувшая на шее у Сбежнева, словно девочка. Молодые цыгане не вмешивались и лишь с удивлением наблюдали за радостной суматохой старших.
– А где Яков Васильич? Где Кузьма? Где Аленка? – спрашивал князь, переходя из одних объятий в другие, целуя цыганок, хлопая по плечам мужчин.
Ему отвечали наперебой, всем хором. Окруженный толпой цыган, Сбежнев пошел к дивану. Кинул взгляд на подоконник – и остановился. С лица его мгновенно сошла улыбка.
– Илья?.. Илья Смоляков? Это ты?
– Да, я, ваше благородие, – отозвался Илья, единственный во всей зале не поменявший местоположения. – Будьте здоровы.
– И ты здравствуй. – Сбежнев не отводил глаз. – Так ты... вы... ты снова в Москве?
– Как видите.
– Ты один? – впрямую спросил князь.
Илья опустил глаза, криво усмехнулся углом рта.
– Зачем же один, ваше благородие? С семьей.
– Настя?.. Она здесь?
Илья кивнул, не замечая пристального взгляда Митро. И не один он – все цыгане примолкли и лишь переводили глаза с взволнованного лица князя на мрачную физиономию Ильи. Но тут Маргитка, первая из молодых пришедшая в себя, метнулась в кухню и вышла оттуда важная, улыбающаяся, с подносом, на котором высился бокал вина.
– «За дружеской беседою...» – зазвенел ее высокий, ломкий голос. Цыгане, спохватившись, подтянули:
Хор наш поет припев любимый,
Вина полились рекой!
К нам приехал наш любимый
Сергей Александрыч дорогой!
– Пей до дна, пей до дна! – закричали цыганки.
Сбежнев встал; не поморщившись, вытянул до последней капли довольно скверную мадеру и привычным жестом положил на поднос ассигнацию.
– Ни за что не возьму, Сергей Александрович! – решительно сказал Митро, беря с подноса кредитку и возвращая ее князю. – Не обижайте меня. Вы у нас – гость самый дорогой.
– Ну, прости, коль обидел, – рассмеялся, сверкнув зубами, Сбежнев, и его лицо сразу помолодело.
Он снова сел на диван. Цыгане притащили стулья, подушки и разместились вокруг.
– Что ж вы тогда так исчезли неожиданно? – спрашивал Митро, единственный из всех усевшийся на диван рядом с князем. – Мы вас ждали, искали...
– Да ведь ты и сам все знаешь, я думаю, – снова невесело улыбнулся Сбежнев. – Если Настя здесь – ты все знаешь...
– Ваша правда. – Митро покосился на насупленного Илью. – Но нам-то тогда что только в голову не влезло! Вот клянусь, попадись вы мне тогда – до смертного греха бы дело дошло! Убил бы не глядя, плевать, что каторга за такое!
– Вот уж не сомневаюсь, – усмехнулся князь.
Митро нахмурился:
– А вы чего же ждали? Вот-вот свадьба Настькина – а жених прочь из Москвы! Могли бы, между прочим, ко мне на конюшню зайти и по-честному обсказать... Я бы никому не обмолвился, а про вас хоть память бы хорошая осталась.
– Я собирался, – серьезно сказал Сбежнев. – Но, видишь ли, я дал Насте слово чести, что уеду из Москвы. Я хотел ее счастья... – Через головы цыган он снова взглянул на Илью.
Тот отвел глаза. Сердце прыгало как свихнувшееся. Мысли вспугнутым табуном степных неуков неслись во все стороны.
Настька... Настька... Где она? Побежал уж кто-то за ней наверх, кажется... Выйдет ли к князю? Выйдет, конечно, проклятая... Отчего не выйти-то? Чего сейчас-то бояться? И она уже не девчонка, и у Сбежнева вся голова белая, и у нее семеро детей, и у него небось немногим меньше, но только... только... Только что ж так сердце-то болит? И что за нелегкая этого князя принесла через столько лет? Как нарочно, дух нечистый, выбрал время, когда они с Настькой в Москве. Знал? Наверное... А откуда? Нет, не знал, случайно вышло... Ну, и подстроил ты, господи, угрюмо подумал Илья. Ведь через две недели уезжать обратно в Оскол собирались... Что ж теперь-то? Что будет-то, боже великий? Настька... Где она? Почему не выходит?
– Морэ, не сходи с ума, – раздался тихий голос за спиной.
Илья вздрогнул, обернулся.
– Чего говоришь?
– Говорю – с ума не сходи. – Митро смотрел сердито и встревоженно. – Неужто за столько лет не успокоился? Погляди на себя, всех цыган перепугал.
– Напугаешь вас, чертей... – зло проворчал Илья. – Показалось тебе.
– Может, и показалось. – Митро не отводил настороженного взгляда. – Только, христа ради, не надури мне тут опять.
– А не пошел бы ты, золотой мой... – вскинулся было Илья, но в это время в комнате наступила такая звенящая тишина, что он, еще не обернувшись, спиной, хребтом, всей кожей почувствовал: Настька... И понял, что так и есть, увидев, как неловко, держась рукой за спинку дивана, встал князь Сбежнев.
Настя стояла наверху лестницы, опираясь на перила, и, едва посмотрев на нее, Илья понял, отчего жены так долго не было. Наряжалась, чертова баба. Как девчонка-невеста, наряжалась... Откуда только вытащила это черное атласное платье, эти серьги с бриллиантами, персидскую, невероятных денег стоящую шаль, которую он же, Илья, ей и купил, отдав за эту тряпку весь ярмарочный барыш (табор тогда над ними со смеху умирал). Волосы Насти были уложены в высокий валик по последней московской моде, и лишь у виска дрожала вьющаяся непокорная прядка. На груди, спускаясь с шеи до самого пояса, тускло блестела нить жемчуга. Илья наморщил лоб, вспоминая, откуда у Настьки это ожерелье, которого он никогда не видел.