– Ох, да ну вас всех… – простонала Данка, не поднимая головы. – Господи, да что ж ты мне смерти не шлешь? Что ж мучаешь-то? Господи, ну зачем я тогда не утопилась, зачем, дура…Чего ждала, на что надеялась… Ду-у-ура…
Митро коснулся ее плеча, снова что-то сердито и встревоженно спросил, но Данка уже ничего не слышала. В голове отчаянно шумело, кровь била в виски, дрожали руки, а перед глазами все стояла и стояла насмешливая черноглазая физиономия Навроцкого, и звучали в ушах его последние слова, которые Данка день за днем повторяла себе, дожидаясь его в ресторане: «Не последний день живем, ясная пани…»
– Прощай, Казимир… – шепотом сказала она. Резко поднялась из-за стола, запахнула на груди шаль и пошла к дверям.
– Данка, куда ты? – растерянно крикнул вслед Митро. Она обернулась с порога, улыбнулась дрожащими губами.
– Не поминай лихом, Дмитрий Трофимыч.
– Да стой ты, зараза, подожди! – рявкнул Митро, делая шаг за ней, но Данка уже выбежала в узкий, темный коридор.
– Кузьма! Что встал, дурак, беги за ней! Не видишь, помраченье на бабу нашло? Беги, поганец, муж ты ей или нет?!
Кузьма не тронулся с места. Поймав взгляд Митро, он криво, неприятно усмехнулся, махнул рукой, опустился на пол и закрыл глаза.
Данка сломя голову мчалась к черному ходу, молясь о том, чтобы не споткнуться. Кто-то попадался ей навстречу, она слышала удивленные возгласы, но, не отвечая и не оглядываясь, бежала все быстрее. И вот – последний порог. Тяжелая дверь, на которую Данка кинулась грудью, с визгом отворилась, порыв холодного ветра ударил ей в лицо, разметал волосы, сорвал шаль. И тут же – сильные мужские руки, распахнутое пальто и рвущийся, хриплый шепот:
– Ненаглядная моя… Богиня… Царица небесная… Пролетка ждет, кони рвутся! Едем! Куда прикажешь, едем! Душу положу, все отцово наследство тебе под ноги брошу! Однова живем!
– Прочь вези… – прошептала Данка, обхватывая Сыромятникова за шею и пряча мокрое от слез лицо на его плече. – Сил моих нет… Пропади все… Ничего боле не нужно, гори все огнем, пошли мне бог смерти скорой… Устала я, Феденька, так устала, господи-и-и…
За оградой дожидалась черная, почти невидимая в тени деревьев пролетка, чуть слышно похрапывали кони. Сыромятников поднялся со своей полубесчувственной ношей в экипаж, усадил Данку себе на колени, заботливо прикрыл ее полой пальто и зычно крикнул:
– Трогай!
Лошади рванули с места. Подковы цокали, звенели по невидимой мостовой, скрипели колеса, что-то жарко, сбивчиво шептал Сыромятников, а Данка сидела запрокинув голову, смотрела на дрожащие высоко в черном небе звезды и одними губами все повторяла, повторяла без конца, в такт стучащим по мостовой копытам коней: «Прощай, Казимир… Прощай… Прощай».