– А твой отец разве не хотел тебе другой жизни? – уточнила Кейт, пока они шли обратно к главной арене, где вот-вот должны были начаться торги. Ее родители были с ней гораздо более мягкими, чем могли похвастаться многие из ее подруг. Кейт позволяли развивать проснувшийся у нее интерес к фотографии, истории, литературе и к другим вещам, которые считались неподобающими для молодых девушек. И все же Кейт не могла представить, что родители Джесси одобряли ее работу на ранчо. Даже на этой земле, требовавшей огромных усилий ото всех без исключения, где женщины были поневоле вынуждены заниматься каким-то трудом, который их товарки с Востока сочли бы немыслимым, Кейт быстро узнала, что женщины, как правило, все-таки были лишены права выбирать свою судьбу. Она думала, что отец Джесси лелеял те же надежды, что и ее собственный, желая, чтобы дочь нашла подходящего мужчину, которому он со спокойным сердцем передал бы ответственность за дорогого ребенка. После этого оберегать дочь и заботиться о ней должен был ее муж.
– Твой отец наверняка хотел для тебя безмятежной жизни, а не такой тяжелой и… полной опасностей, как жизнь владельца ранчо, – сказала Кейт. На мгновение лицо Джесси сделалось озадаченным.
– Да не то, что бы он говорил об этом. В нашем краю дети поселенцев всегда трудятся на земле, так или иначе. Самые младшие в семье носят воду и кормят скотину, а подростки арканят лошадей и ездят в седле или ходят за плугом, словом, делают то, что требуется сделать.
– И девочки? – осторожно поинтересовалась Кейт. Ей припомнились статьи, которые она читала в газетах про суфражисток в штате Нью-Йорк. Они выступали за то, чтобы женщины получили право голосовать на выборах и даже владели собственностью. Популярной эту идею назвать было нельзя. Ее мать, к примеру, заявляла, что собрания суфражисток были непристойными и что ни одна женщина в здравом уме не захочет решать проблемы, которые пришлось бы решать при таком раскладе. Некоторые вещи лучше оставить мужчинам.
Ну, если нужно сделать какую-то работу, то ее делают все, кто может, – продолжила Джесси. – Если потребуется, мальчики готовят, а мужчины помогают мыть посуду, а в пору сбора урожая в поле уходят все, кто здоров, и мужчины, и женщины, и дети.
– А как насчет стрельбы и сгона лошадей? – не отступала Кейт.
Джесси снова усмехнулась.
– Мне встречались женщины, превосходно стрелявшие из ружья. Что же до езды на лошади, то это практически необходимое умение, если хочешь поехать куда-то дальше нашего города. – Джесси вдруг посерьезнела и добавила: – отец учил меня управлять ранчо, потому что мне этого хотелось. Мать я почти не помню. Она умерла от гриппа, когда мне было три года. С самого раннего детства я хотела быть такой, как отец. Мой помощник Джед говорит, что я научилась скакать на лошади раньше, чем ходить, а когда мне исполнилось семь лет, у меня уже было мое первое ружье. В принципе, мне нравилось учиться в школе, но еще больше мне нравилось пасти и перегонять лошадей. Отец настоял, чтобы я проучилась до пятнадцати лет. Это дольше, чем обычно учатся девочки. Сейчас я очень рада, что он так поступил. В голосе Джесси послышалась тоска, и Кейт почувствовала, как сильно ей не хватает отца. Кейт сопереживала этой утрате, но в то же время ее до глубины души поразила естественная уверенность, свойственная этой женщине. Джесси жила той жизнью, которая ей нравилась, и это было просто невероятно. Кейт молча шла рядом с Джесси, думая о том, почему вплоть до сегодняшнего дня ей и в голову не приходило подвергать сомнению ее собственную жизнь и тот путь, который был ей предначертан.
Они остановились у забора вокруг главного выводного круга. Джесси прислонилась к ограждению и пристально посмотрела на свою спутницу. Взгляд ее темных глаз где-то блуждал, а ее лицо, обычно дышавшее воодушевлением, было тронуто печалью. – Что тебя тревожит, Кейт? На щеках у девушки заиграл стыдливый румянец. – Ничего. Я просто думала, как тебе завидую. Джесси рассмеялась. Ее глубокий мелодичный смех ласкал слух Кейт.
– Что-то сомневаюсь, что ты позавидовала бы мне, проведя ночь на холодной земле в каком-нибудь каньоне, где нет ни души, только волки бродят да горные козлы. Кейт тоже не удержалась от смеха.
– Ты должна как-нибудь взять меня с собой, чтобы я убедилась в этом на собственном опыте. – Она запнулась, а потом осмелилась добавить: – Возьмешь? Отвезешь меня туда когда-нибудь?
– Кейт, – ласково начала Джесси, стоит отъехать на несколько дюжин миль от города, как начнется необитаемая местность. Природа там прекрасна, но безжалостна. Там бывает тяжело даже тем из нас, кто привык иметь с ней дело всю жизнь. – Видеть промелькнувшее на липе Кейт разочарование, Джесси было не под силу. Но я с радостью покажу тебе свое ранчо. Там не особо есть на что посмотреть. Всего-то передвижной дом, летняя кухня и несколько загонов, но если захочешь…
– О, с превеликим удовольствием! – заверила ее Кейт. – Мне бы очень этого хотелось.
– Значит, договорились. – Джесси достала из кармана часы и нахмурилась. – Мне лучше бежать. У меня неотложные дела. – Я тоже обещала помочь миссис Шредер, – неохотно призналась Кейт. – Удачи на торгах. Я буду думать о тебе. – Спасибо, Кейт, – улыбнулась польщенная Джесси.
– До свидания, Джесси. – тихо сказала Кейт. Глядя вслед уходящей женщине, она подумала, что остаток дня не предвещал ей чего-то столь же приятного, как эти последние несколько мгновений, проведенные с Джесси Форбс.
* * *
Тем утром Кейт больше не удалось пообщаться с Джесси, хотя она постоянно искала ее взглядом. Один раз Кейт заметила ее у загона, когда Джесси увлеченно разговаривала с другим владельцем ранчо, в другой раз она водила на поводу лошадь внутри ограждения, а несколько мужчин оценивали животное. Каждый раз, ловя взгляд Джесси, Кейт махала ей рукой, а Джесси, в свою очередь, улыбалась и приподнимала шляпу. Впрочем, большую часть времени Кейт была слишком занята, помогая у столов и фотографируя. Постоянный фотограф в здешних местах не жил, так что фотография была в диковинку, поэтому Кейт осаждали вопросами. Многие жители сомневались, что она действительно может справиться со столь сложным процессом. Однако эти сомнения не мешали им просить Кейт их сфотографировать. В конечном итоге юный фотограф наобещала сделать семейные портретные снимки нескольким соседям после завершения ярмарки. Она проработала без перерыва несколько часов, пока не почувствовала себя плохо от припекающего солнца. Кейт сложила подставку камеры и оттащила ее к ближайшему прилавку с едой.
Смотри, тебя так солнечный удар хватит, если все время будешь стоять на жаре под этой черной накидкой, – предупредила ее Ханна, когда Кейт подошла к ней. Девушка с благодарностью взяла стакан с лимонадом, который протянула ей миссис Шредер.
– Пожалуй, ты права, – выдохнула она. Промочив горло кисленьким напитком. – Но я еще в жизни такого не фотографировала! Ничего не хочу упустить.
– Помню, у меня были такие же чувства, когда мы только приехали сюда, – кивнула Ханна. – Мне тоже было все интересно, когда не было страшно до смерти. – И как это было? – спросила Кейт. Ханна задумчиво улыбнулась.