– Пошли.
Заскочив в гостиницу, я поежился, прогоняя забравшийся под одежду холод, и поторопил успевшую переодеться Марину:
– Идем быстрее.
– Ты это так и оставишь? – удивилась девушка, указав на впопыхах забытый мной на столе пистолет.
Вот ведь! Хотел же сразу с трупами выбросить!
– Еще вернусь и проверю, чтобы никаких следов не осталось, – запирая дверь на ключ, решил я. – Сейчас насчет продления срока и простыней договорюсь и вернусь. Напалм тебя в номер проводит.
– Теперь не уснуть. – И рыжую самым натуральным образом передернуло. – Или кошмары сниться будут.
– Нет, ну не уроды ли? – обернулся первым вышедший в комнату для отдыха Напалм.
Я решил, что он имеет в виду Кирилла Ефимовича сотоварищи, но у бильярдного стола никого не оказалось.
– Ты о чем?
– Да о властях местных! Зачем они оружие забирают? Бандит всегда ствол достанет, а нормальному человеку и защититься нечем.
– В Форте не так, что ли? – пожал я плечами.
– В Форте «дыроколы» и чародейские жезлы не запрещены, а тут даже сертифицированные боевые амулеты выгребают, – продолжил возмущаться пиромант.
– Забирают только у приезжих, поди.
– А приезжие – не люди?
– Боятся, что с перепою стрельбу устроят, – предположила Марина.
– Ладно, идите, – подтолкнул я Напалма в спину и остановился у клевавшей носом за столом тетки. – Если до утра продлять, это сколько будет?
– Еще пять рублей и вода по счетчику.
– А за изгаженные простыни?
– Что у вас тряслось-то?! – всплеснула руками администратор.
– Банку из-под сидра разбили и порезались, – решил я заранее объяснить возможные следы крови. – Ну и уделали все. Простыни только на выброс.
– Семь пятьдесят за все, – вздохнула тетка, про себя, вероятно, дивясь столь бестолковым постояльцам.
Мысленно выругавшись из-за непредусмотренных трат, я рассчитался и поплелся обратно в сауну. Когда по весне обнаружат трупы, о нас точно никто не вспомнит. А если и вспомнят – невелика беда, я сюда точно возвращаться не планирую. Да и остальные, думаю, тоже.
Главное, чтобы дружки покойничков тревогу не забили, пока мы из села не уберемся. Их, конечно, никто слушать особо не станет – мало ли куда трое взрослых мужиков умотать могли? – но если трупы найдут, будет нехорошо.
Очень нехорошо.
Покачиваясь от усталости, я прошел в комнату отдыха и досадливо поморщился: опять сидят! И чего не спится им только, завтра ведь вставать ни свет ни заря? Или Константину по долгу службы приходится за толстяком присматривать? Чтобы не учудил ничего? Михаила-то свет Григорьевича не видать.
– О, смотри – еле ноги переставляет! – рассмеялся при моем появлении развалившийся в кресле Кирилл Ефимович. – Горяча деваха, двоих укатала!
– По десять капель? – указал на бутылку коньяка сидевший напротив торговца начальник охраны, желая как-то сгладить неприятную ситуацию.
– Не откажусь. – Все так же не спеша я подошел к столу и, сдернув со спинки свободного кресла вафельное полотенце, начал задумчиво наматывать его себе на руку. – Но только по десять капель.
– Присаживайся, – предложил потянувшийся за бутылкой Константин.
– Угу, сейчас.
– Ну, как попарились? – продолжил веселиться толстяк. – Я тоже хотел местных девиц зазвать, но Костя отговорил. А у вас, смотрю, удачно получилось. Даже искать никого не понадобилось, с собой привезли!
– Знаете, Кирилл Ефимович, – пристально уставившись на него, произнес я, – сдается мне, что педик вы, батенька.
– Чего?!
Толстяка будто подбросило. Вытаращив глаза, он рванул на меня, но я и без того уже шагнул ему навстречу. Обмотанный полотенцем кулак угодил точно в подбородок, и пропустивший встречный удар торговец обмякшим кулем плюхнулся обратно в кресло.
– Грамотно, – передвинул на край стола рюмку с коньяком Константин Крестовский, к моему облегчению, никак не отреагировавший на избиение начальства. – Вычислить слабое место, спровоцировать, вырубить одним ударом. Уважаю. – И он отсалютовал стаканом. – Твое здоровье!
Я кинул полотенце на подлокотник, опрокинул в себя коньяк и, с шумом выдохнув, хлопнул рюмкой о столешницу.
– Он и в самом деле из этих?
– Не, – закусил лимоном начальник охраны. – Просто болезненно реагирует.
– Проблемы будут?
– Вряд ли он что-нибудь с утра вспомнит. Не первый раз.
– Хорошо бы.
И, кивнув на прощанье Константину, я отправился в сауну. Не сразу отыскав ключом замочную скважину, отпер дверь, вошел внутрь и замер на месте, когда в темечко воткнулась ледяная спица.
А потом я оказался одновременно в трех местах. Валялся на полу, стоял у двери с пистолетом в руке и наблюдал за всем этим безобразием со стороны.
Откат сдавил сердце, внутренности завязало узлом, а пальцы левой руки стиснули острый осколок зеркала. Вскакивая с холодного пола, я резанул им по ноге боксера, точно зная, как проще всего рассечь сухожилие, и метнулся к столу, точнее – к забытому пиромантом ножу.
И одновременно моя же рука начала вскидывать пистолет, ствол которого тянул вниз массивный самодельный глушитель. Миг спустя с хрустом вонзившийся в горло клинок вышвырнул сознание из тела, и рухнул на кафельный пол с засевшей в шее полосой заточенной стали уже кто-то другой, а я прыгнул к головорезу, повалившему на диван Марину.
Обернувшись, тот выставил перед собой широкий охотничий нож и взвыл, когда по волосатому запястью чиркнул осколок зеркала. Клинок тут же полетел под ноги, а продолжившая свое снизу вверх движение стекляшка полоснула бандита по шее, и в глаза мне немедленно ударила тугая струя алой крови.
Несколько следующих ударов пришлось нанести вслепую, а потом сквозь гул в ушах пробился отчаянный девичий крик. Я крутнулся на месте и совершенно неожиданно оказался распростертым на холодном кафеле. Рассеченная чуть ниже колена нога онемела, каждое движение сопровождала острая боль, а из-за последнего, судорожного рывка к пистолету и вовсе помутилось в глазах. Но все оказалось напрасно – пальцы выброшенной вперед руки впустую скользнули по заляпанной кровью кафельной плитке, лишь на миллиметры разминувшись с потертой рукоятью «макарова». А в следующий миг в лицо уставился дульный срез кустарного глушителя, и голова будто взорвалась изнутри.
Я ослеп, оглох и онемел.
Перестал существовать.
Выпал из реальности.
И очнулся на диване.
Голова кружилась, неслабо штормило, и тем не менее я дышал и был жив. Что не могло не радовать. Чудом ведь смерти избежал. Окажись последний бандит чуть-чуть проворнее…