А Нильмара встречала захватчиков тишиной. Ни барабанного боя, ни криков отдающих команды офицеров и десятников городского ополчения. И лишь когда мертвецы начали перебираться через заваленный обломками рухнувшей стены крепостной ров, стало ясно, что это вовсе не вызванная чарами Высших растерянность, а намеренное желание подпустить противника поближе и нанести сокрушительный первый удар.
Разом зазвучавший звон колоколов многочисленных молельных домов и часовен вмиг разорвал непроницаемую молочную пелену тумана и разметал уже заползшие в провал чары страха. Тут же с крыш домов, баррикад и стен полетели камни и стрелы, а когда порыв дувшего с моря ветра донес звучавшие в городе песнопения, добравшиеся до пролома мертвецы начали валиться с ног.
Но Густав к такому повороту событий оказался готов. Разжигая в себе ритм смолкавших один за другим барабанов, сотник швырнул его в мертвецов, и те вновь двинулись дальше.
Навстречу летели стрелы, дротики, горшки с углями, смолой и маслом; с крыш домов на мертвецов начали скидывать бревна и каменные плиты. И все же неупокоенные наступали. Шагали, утыканные стрелами и арбалетными болтами. Вспыхивали, облитые горящей смолой, и все равно брели вперед, будто восставшие из преисподней огненные бесы. Переломанными куклами валились с ног, сбитые булыжниками и бревнами. Замирали, проткнутые заостренными шестами, но, разрывая мертвую плоть, продолжали лезть на баррикады.
Будь нападавшие хоть и закаленными в боях ветеранами, но живыми людьми, атака давно бы захлебнулась, да и потери надолго подорвали бы боевой дух осаждавшего город войска. Мертвецам же страх был неведом, и Густав не переставал их подгонять, чувствуя, как тоненькими струйками истекает из него потусторонняя сила.
Да, сила утекала слишком быстро. Звон колоколов врезался подобно осадным орудиям, молитвенные песнопения дурманили сознание, жгли раскаленным железом и гнали прочь. Но наперекор всему Густав подбирался к баррикадам все ближе и ближе. Его давно перестало волновать, отвлекающий ли маневр эта атака, или Высшие и в самом деле рискнули поставить все на его карту. У сотника не осталось времени на досужие размышления: один за другим мертвецы падали на землю, и с каждой минутой отряд редел все быстрее и быстрее. Вот уже в ход пошли тяжелые топоры, и медлительные и безоружные покойники ничего не могли противопоставить отчаянно оборонявшимся горожанам.
И все же Густав Сирлин продолжал гнать отряд вперед, не считаясь с потерями. Несколько раз от его шлема и кирасы отскакивали стрелы, но он, стоя посреди заваленного мертвыми телами пятачка перед баррикадами, и не подумал озаботиться поиском укрытия. Отрешившись от разгоравшегося всего в паре дюжин шагов боя, сотник пытался перекинуть изливавшуюся из него потустороннюю силу облепившим баррикады мертвецам.
Где-то поодаль затрубили сигнальные рожки, послышался лязг оружия, крики рванувшихся на штурм Нильмары солдат Ланса, и именно это подвигло горожан на вылазку в отчаянной попытке расправиться с неупокоенными, которые мешали им перекинуть подкрепление на другие участки стены.
В одной из баррикад открылся проход, и из него в толпу мертвецов с ходу врезался десяток конных латников. Испуганные скакуны завязли среди стоявших стеной мертвецов, но сзади уже набегали вооруженные топорами пехотинцы. Выстроившись клином, они принялись прорубаться к Густаву.
А сотник именно этого и ждал. И оказался готов. Будто одним резким толчком опрокинув доверху наполненный чан, Густав Сирлин выплеснул на неупокоенных остатки бурлившей в нем потусторонней силы, затем мгновение помедлил — и отпустил бесов на волю.
Неуклюжие и медлительные мертвецы преобразились в один миг. Глаза заполыхали призрачным багрянцем, удлинившиеся ногти превратились в настоящие когти, да и зубы в перекошенных ртах стали куда острее, чем прежде. Спущенные с поводка бесы, впитав расплесканную темным сотником силу, почуяли теплую кровь, и решившиеся на вылазку горожане оказались погребены нахлынувшей со всех сторон толпой неупокоенных. Сильных, быстрых и очень, очень голодных…
Густав рубанул едва не зацепившего его топором молодого парня и принялся выбираться из толпы бесновавшихся мертвецов. Окружавшие его со всех сторон неупокоенные начали стягивать кольцо, но темный сотник вовсе не собирался становиться добычей отпущенных на волю порождений пустоты. Нет, он тут же вскинул над головой правую руку, и потусторонняя сила черным пламенем вспыхнула вокруг крепко сжатого кулака. Крутнувшись на месте, Густав хлестнул окутавшей его руку тьмой слишком близко подобравшихся мертвецов, замахнулся второй раз — и уцелевшие неупокоенные бросились врассыпную. Теперь эти твари и помыслить не могли напасть на бывшего хозяина и с новой силой рванули на баррикады — туда, где их дожидались полные жизненных сил людишки. И в безопасности себя не могли чувствовать даже засевшие на крышах стрелки: несколько мертвецов принялось ловко карабкаться по стенам.
Напоследок окинув взглядом баррикады, темный сотник поспешил убраться подальше от разгоревшейся схватки — дело было сделано, а риск заполучить в щель доспехов случайную стрелу оставался до сих пор. Со всех сторон слышались крики ужаса и мольбы о помощи, навстречу Густаву выдвигались стройные ряды укрывшихся за щитами пехотинцев Ланса. Пусть вскоре горожане перебьют всех неупокоенных до одного, закреплять достигнутый успех уже спешили отборные отряды осадившей Нильмару армии.
Увидеться с Высшими Густаву удалось лишь под вечер, когда отпали последние сомнения в скорой капитуляции защитников Нильмары. Небо над городом к этому времени затянула густая пелена дыма, и было не разобрать, поджигают ли дома сами горожане или это солдаты Ланса выкуривают из укрепленных кварталов ополченцев.
Переодевшийся в подсохшую одежду сотник некоторое время наблюдал за перемещениями отрядов, потом плюнул на все и отправился спать. Еще не так давно бурлившая в нем сила оказалась истрачена почти полностью, и ощущение собственной неполноценности ранило куда больней опалившего правый кулак призрачного огня.
Да что там рука! Рука заживет. А вот затопившая сердце тоска грозила перерасти в затяжную депрессию.
Хотелось вновь ощутить мощь струившейся меж пальцев силы, почувствовать себя всемогущим, ни в чем не уступающим Высшим. Да что там не уступающим! Никто из них не выстоял бы против него и пяти минут!
Так вот и получилось, что проспавший до заката Густав проснулся в еще более дурном расположении духа, чем ложился. Правая рука больше не беспокоила, но, глядя на бесстрастные лица Высших, Густаву хотелось ухватить что-нибудь тяжелое и проломить им обоим головы.
— Что значит — в Кельме меня никто не ждет?! — едва сдерживая ругательства, стиснул кулаки темный сотник. — Меня отправили сюда для участия в штурме. Я свое дело сделал. Мне надо вернуться обратно! Слышите? Обратно!
— Тебя там никто не ждет, — пожал плечами Высший в плаще, чьего лица Густав так и не сумел толком разглядеть.
— А сам ты не найдешь дорогу, — предупредил второй — тот, который щеголял в новой шляпе. Не столь широкополой, но зато с золотой пряжкой, украшавшей высокую тулью.