—А он почему остался?
—Да сам удивляюсь, — признался я. — Денег ему до конца жизни хватить должно, да и по вашей линии ни в чем таком не замешан вроде.
—Как давно он информационными носителями интересоваться начал?
—Да сколько помню, они всегда в цене были. А что?
—Так, ничего, — отмахнулся федерал, о чем-то крепко задумавшись.
—Вот и поговорили, — хмыкнул я.
—Не бери в голову, — отмахнулся Кузнецов. — Лучше скажи: ему неповрежденные носители нужны или носители с сохранившейся информацией?
—Второе. Вся фишка в том, что ячейки памяти при отрицательных температурах через какое-то время обнуляются.
—Насчет этого в курсе, — кивнул опер. — А как думаешь, зачем ему эта информация? Кому он ее перепродает?
—Кому — без понятия. А зачем?.. — Я пожал плечами. — Раз платят, значит, можно как-то использовать. Мало ли какие схемы извлекают…
—Все эти схемы, — с явной иронией выделил последнее слово Кузнецов, — давно известны. И сам подумай, что такого может быть залито в ячейку памяти того же «карапуза»?
—Ну… не знаю.
—А я тебе скажу: данные о времени и месте изготовления, погрузке на корабль-носитель, условиях хранения и обслуживания. Сугубо служебная информация для контролирующих органов в случае ревизий и прочих проверок.
—И зачем тогда она кому-то понадобилась? — удивился я.
—Не знаю, — закусил губу Кузнецов. — Мне не доводилось раньше слышать, чтобы ею интересовались в других «пятнах». Да и Агентство давно собрало доказательную базу по военным преступлениям экспедиционного корпуса…
—Странно…
—Если только кто-то не разыскивает следы сбитого транспортника! Он хоть и предназначался для грузовых перевозок, но вооружение нес стандартное. И наверняка капитан перед жесткой посадкой от бомб избавился.
—Разыскивает следы? — задумался я и, покачав головой, поправил федерала: — Скорее пытается их уничтожить.
—И этот «кто-то» тратит немалые деньги на то, чтобы никто не узнал, какие именно корабли бомбили ваш город. Поэтому логично предположить, что за скупщиком стоят спецслужбы Имедана.
—Вот сволочь!
—Возможно, его используют втемную.
—Возможно, — кивнул я, — но в любом случае это доказывает, что Имедан до сих пор хочет заполучить содержимое корабля! А значит, это именно их диверсионная группа высадилась в городе!
—Не уверен, — покачал головой федерал. — Вовсе не уверен.
—А что тогда?
—Не знаю! Вот найдем Лазареву, и многое прояснится!
—И в самом деле, надо отыскать Алису. — Я поднялся из кресла и подошел к окну. — Дождь стихает, но выходить пока не стоит. Пусть окончательно распогодится для начала.
—Ничего, переселенцы тоже время потеряют, — успокоил меня опер.
—Будем надеяться, — вздохнул я и направился на выход.
—Далеко собрался?
—Там сортир напротив.
—Смотри, чтоб не засосало. Если что — кричи.
—Обязательно.
Не оценив казарменного юмора собеседника, я покинул комнату и зашел в туалет с разбитым зеркалом и полопавшейся облицовочной плиткой на противоположной стене. Еще и окно кто-то высадил. Но унитазы оказались целехонькими, так что мне, можно сказать, в какой-то мере даже повезло. Вновь себя белым человеком почувствовал.
Когда вернулся в кабинет, развалившийся в кресле Кузнецов преспокойно листал какой-то журнал с цветастой обложкой.
—Удачно? — оторвавшись от чтива, поинтересовался он.
—Вполне. Там даже туалетная бумага осталась. Отсырела, правда, зараза.
—Круто!
—Не то слово, — не обратил я внимания на иронию в словах собеседника и зевнул: — В холле диваны стоят, можно туда перейти.
—Тут спокойней, — отказался федерал. — Дверь закрой только.
Я выполнил просьбу и подошел к федералу.
—Что нашел?
—«Выбирай» за декабрь две тысячи двенадцатого.
—Свежак практически. И что пишут?
—Да ерунду всякую. — Опер выкинул журнал на стол и указал на тумбочку: — Видел, у них все ящички подписаны? «Канцелярия», «Личные вещи»…
—Чтоб содержимое не перепутать, — усмехнулся я.
—Странно, кстати, что тут порядок. Будто даже мародеры стороной обошли.
—А что тут ценного может быть? Это ж банк! Хранилище да первые этажи вычистили, а папки с документами — кому они нужны?
—Тебе видней, ты у нас мародерством промышляешь.
—Не-а, — поспешил я откреститься от этого столь неблагозвучного ремесла. — Я помоечник. Старьевщик практически. Никому не нужное барахло во вторичный оборот пускаю. За экологию, можно сказать, радею.
—Шоколад будешь, эколог? — Опер достал из ранца двадцатипятиграммовую плитку и разломил ее напополам. — Или на диете?
—Давай, — не стал отказываться я. — Тоже, поди, с химикатами?
—Не нравится, не ешь.
—Вот еще!
На самом деле шоколада мне первое время не хватало даже больше, чем пива. Голову-то и водкой задурманить можно, а из сладкого одна сгущенка оставалась.
Прожевав угощение, я развалился в кресле, постаравшись как можно сильнее отогнуть назад спинку, и закрыл глаза.
—Как дождь кончится, разбудишь.
—Спать, что ли, собрался? — удивился Кузнецов.
—Ага.
—Силен.
—Дело привычки…
Опер растолкал меня еще засветло. Дождь к этому времени окончательно сошел на нет, и Кузнецов задумчиво уставился на улицу.
—Как думаешь, стоит прояснения ждать? — обернувшись ко мне, вдруг спросил он.
Я подошел к окну, посмотрел на редкие прорехи в облаках, уже почти затянутые белесой дымкой, и зевнул:
—Тебе зачем?
—Может, на связь выйти получится.
—Попробуй, конечно, но только вряд ли сработает. Это после нормальной грозы помехи пропадают.
—Не получится так не получится, — пожал плечами Кузнецов и выудил из кармана оправленное в черный пластик зеркальце.
—Это что такое? — шагнул я к оперу.
Да нет, ошибки быть не могло. Именно такую штуковину я отыскал в одном из карманов защитного костюма лингера и потом отдал Алисе.
—Это? — удивился федерал. — Это спутниковый коммуникатор. А что?
Иногда я бываю в чем-то уверен на все сто процентов, а потом хоп! — и новый факт вдребезги разбивает давно сложившуюся в голове картинку. Да и не только со мной, предполагаю, такое случается. Человек спокойно живет и даже не подозревает о каком-то скрытом дефекте или внутреннем противоречии, но в один не самый прекрасный момент остается у разбитого корыта. Или хуже того — уподобляется выброшенной на берег рыбе.