Мужик уже думал о том, как лучше отработать полученную награду.
Зимава в это время уже замерла возле небольшого деревянного домика, поставленного на высоком, выше ее роста, пне. Именно так, по местному обряду, хоронили деревенские своих умерших. Обычно домики были большими, чтобы человек без труда помещался, но от ее родителей и братьев праха осталось совсем немного, и их последнее прибежище тоже оказалось небольшим.
Девушка молча постояла возле пня, прижавшись лбом к облезающей коре, пригладила ее ладонью:
— Вот так, мама. Я все-таки стану мужней женой. Неправильно все выходит, знаю. Но ведь ты не осерчаешь? Как мне иначе? Сестры теперь в сытости будут… Я достойной женщиной… Я ведь верно поступаю, мама? Скажи, верно?
За ее спиной, в лесу, послышалось утвердительное кукуканье.
— Спасибо, мама… — закрыла глаза девушка.
Она еще немного постояла молча, но когда из глаза выкатилась слеза, торопливо отерла щеку и побежала в сторону деревни. Солнце быстро поднималось к зениту, и времени у нее оставалось совсем немного.
У себя во дворе Зимава с удивлением обнаружила соседок, поправляющих поставленные возле стола скамейки. Судя по количеству — от каждого дома принесли не меньше двух. На столешницах возвышалась охапка разномастных ковшей, стопкой стояли полтора десятка мисок.
От неожиданности девушка замерла за калиткой, но чилиговская Веселина приветливо помахала ей рукой:
— Привет, молодуха! Где гуляешь? Никак забыла, о чем на сегодня уговорилась?
— Нет, не забыла. — Зимава оправила юбку платья, зашла на двор. — Ты подружкой будешь?
— А и буду, коли позовешь, — легко согласилась соседка. — От такого рази отказываются? Тебе сегодня сладости изрядно достанется, так может и мне чего перепадет? — Она подошла ближе и подмигнула: — Батя велел кошму в овине постелить и рогожу у входа повесить. Не с сестрами же тебе первую ночь коротать. Токмо завтра мы ее обратно заберем!
— Чего это он так расщедрился? — уже встревожилась Зимава.
— Дык Лесослав же твой поутру пришел и попросил с праздником подсобить. Угощений и припаса всякого у него нет, зато золота в достатке. От они с отцом и разменялись. Нынче он с твоими младшими в сундуках наших роются. Сарафанов новых пошить не успевают, задумали хоть рушниками шитыми как-то приукраситься… — Веселина облизнула губы и полушепотом удивилась: — Как расстарался иноземец-то твой… Обычным венчанием обойтись не хочет. Нечто и вправду сердцем на тебя запал? Про невесту свою нареченную забыл, планы все свои бросил, свадебку шумную затевает, честь по чести… Запал! Сразу видно, запал. С первого взгляда присох прям как намертво! Ох, Зимава, умеешь ты за грибками-ягодками сходить. Где место такое урожайное, не подскажешь?
— На гнилых топях, я же уже признавалась, — рассеянно ответила девушка, осматривая приготовления. — Не к месту летом пировать-то. Страда.
— Ты за гостей не боись, подруга, — рассмеялась Веселина. — Уж для пира полдня как-нибудь выкроят. О, вон они идут. Твой с девчонками.
— Зима-а-ава!!! — Плена и Чаруша отпустили Лесослава, промчались вперед, обняли девушку: — Зимава, правда, мы красивые?
Чаруша отступила, покрутилась. Рубаха ее, как и прежде, оставалась обтрепанной, но на плечах лежал хрустально-белый рушник с зеленым шитьем по краям, а талию опоясывала широкая темно-синяя лента с кисточками. Плена выглядела так же празднично — но хвастаться не умела и просто улыбалась.
— Ты очень нарядная, — согласилась Зимава, глядя в карие глаза лешего.
Человек из него получился не очень правильный: слишком выпирающие скулы, тонкие, ниточками, брови; большие, прямо женские, ресницы, блеклые губы, впалый подбородок, странно высокий и узкий лоб. И все-таки…
— Я что-то сделал не так? — забеспокоился Лесослав.
— Нет, ты все делаешь правильно, — она мотнула головой, стряхивая наваждение. — Даже слишком хорошо. То есть, я хотела сказать, боюсь, что со всей этой подготовкой мы опоздаем к роднику.
— До полудня еще далеко.
— Все равно не хочу опоздать. — Она взяла лешего за руку. — Пойдем сейчас.
Заветный ракитов куст, как оказалось, находился от деревни достаточно далеко — не просто внизу холма, но еще и изрядно от него по влажной низине, в небольшой березовой рощице, через которую тек темный торфяной ручей. По прихоти природы в одном месте русло описывало крутую и широкую петлю. И надо такому случиться, что в самом центре овального мыска вырос большой зеленый куст вербы, широко раскинувший свои ветви и сплошь увешанный ниточками, ленточками и тряпочками разных цветов.
— Вода, — вспомнил Ротгкхон учение третьего друида. — Текущая вода защищает от любого колдовства. Порчи, сглаза, проклятия.
— Да, — согласилась Зимава, направилась к кусту, нашла совсем уже выцветший узелок: — Вот. Это я когда-то завязывала. Очень давно. На любовь. Мне тогда было пятнадцать. Сердечко, помню, стучало каждое утро: встречу суженого или нет? Хотела скорее замуж. То есть нет. Любви хотелось. И от страсти невыносимой — замуж.
— Ну да… — Ротгкхону не нужно было спрашивать, почему она так и не нашла своего избранника. Ведь ее память была в полном его распоряжении.
Он знал, что в Притулке все были родичами, а потому женихи являлись сюда из других селений или находились на ярмарке в Муроме. И на Зимаву пареньки уже начали заглядываться… Но прежде, чем девушка кому-то полюбилась, случился пожар… И ее стали обходить стороной. Жалеть, но обходить.
Трудно найти суженого, когда парни с тобой просто не разговаривают.
— Мне жаль, что все так получилось, — ответил вербовщик. — Но хотя бы замуж ты сегодня выйдешь.
— Ты решил сделать настоящее торжество, — посмотрела она опять ему в глаза. — Спасибо.
— Не каждый день все-таки ты замуж выходишь. Праздник должен быть.
— А ты? Ты часто женишься? Я хотела сказать: вы, лешие?
— Да пожалуй, что и вовсе никогда, — пожал плечами вербовщик. — Думаю, в моей жизни ты будешь единственной.
— Правда? — улыбнулась она. — Тогда ты тоже будешь у меня одним.
— Не зарекайся. Судьба воина переменчива. Можешь остаться вдовой куда раньше, чем ожидаешь.
— По нашим обычаям вдова сжигает себя на поминальном костре воина.
— Вот только без глупостей! — угрожающе покачал перед ней пальцем Ротгкхон. — По уговору ты должна хранить мою тайну, а не супружескую верность. Так что не шали. Останешься после меня состоятельной горожанкой и жить будешь долго и счастливо. Ясно? Я соблюдаю свою клятву, а ты свою. Понятно?
— Ты собираешься умереть? — насторожилась девушка. — Когда, почему?
— Ты смотришь на меня, как на человека, Зимава, — поморщился вербовщик. — Не забывай, что это не так. Три желания в обмен на молчание. Одежда, богатство, замужество. Таков был уговор.