Король Генрих рассматривал его со всем вниманием, но в то же время настороженно. Незнакомец высок, с широкими и настолько прямыми плечами, что кажется, будто нарочито их приподнимает. Красивые золотые волосы, глаза сперва показались ему ясными, как небо в солнечный день, но в следующий момент, когда он бросил взгляд на застывших рыцарей, они больше напомнили про холодную сталь обнаженного клинка.
Лицо удлиненное, с резкими чертами, все как бы выдвинуто вперед: глаза, нос, губы, в то время как у Тельрамунда все расположено на одной плоскости, из-за чего на лице рыцаря Лебедя словно бы застыло выражение постоянного нетерпения, в то время как Тельрамунд выглядит медленным, солидным и основательным.
Если случится схватка, мелькнуло у него, то это будет бой пришлого молодого льва с громадным медведем, хозяином здешних лесов, каким выглядит Тельрамунд…
Незнакомец остановился перед трибуной в том месте, где расположился Генрих, преклонил колено.
Все услышали его негромкий, но отчетливый голос:
– Ваше Величество, позвольте поблагодарить вас, что вы дали целую неделю, чтобы донести весть об этом Божьем суде до самых окраин.
Генрих кивнул, голос короля прозвучал точно так же отчетливо:
– Вижу, вы из очень дальних краев. Иначе бы я вас заметил раньше.
– Из очень дальних, – согласился рыцарь. – А теперь я просил бы вашего позволения вступиться за честь юной герцогини.
Король едва сдерживал улыбку, хотя сейчас надлежит выглядеть озабоченным таким поворотом дела, он сдвинул брови, сделал лицо суровым и постарался, чтобы голос прозвучал даже с некоторой долей неудовольствия:
– Не могу.
– Ваше Величество?
– Это дело самой герцогини, – объяснил король.
Рыцарь обратил взор спокойных ярко-синих глаз на Эльзу. Она ощутила, как по всему телу пробежала непонятная и в то же время сладостно-тревожная дрожь.
Рыцарь произнес вежливо:
– Леди Эльза, я прошу дозволения обнажить меч в защиту вашей чести.
Она посчитала до трех, чтобы не ответить слишком поспешно, благородные люди всегда следят за своими словами и жестами, наклонила голову.
– Да, благородный рыцарь. Благодарю вас. Я полностью доверяю вам свою судьбу и решение этого суда.
Рыцарь поднялся с колен, Генрих, все еще хмурясь, сказал:
– Назови свое имя, благородный незнакомец.
– Лоенгрин, – ответил рыцарь спокойно. – Рыцарь Лебедя.
– Лоенгрин? – переспросил король. – И все?
– Да, Ваше Величество. Увы, обет.
Рыцари возбужденно переговаривались, многие из них давали разные обеты, это так модно – давать обеты, но никто никогда не скрывал имя, потому что как не побахвалиться происхождением, а вдруг что подумают…
– Ты не можешь назвать свое происхождение? – переспросил король в изумлении.
– Да, Ваше Величество, – ответил рыцарь четким и ясным голосом. – Я принадлежу к… некоему ордену и по его уставу никому не должен сообщать ничего о себе.
Собравшиеся лорды и придворные переговаривались громче, рыцаря рассматривали беззастенчиво и во все глаза. А среди набежавшего смотреть на поединок простого народа не было человека, кто смотрел бы на него враждебно.
Даже рыцари из свиты Тельрамунда смотрели скорее заинтересованно, чем враждебно.
Король сделал паузу, словно колеблясь, так надо, все сейчас смотрят на него, наконец проговорил медленно, словно с трудом принимал решение:
– На подобные поединки допускаются только особы благородного происхождения…
Граф Маргант вскочил, лицо полыхнуло гневом.
– Ваше Величество! – закричал он так, словно король от него на другом конце света. – Да взгляните на него!
И сразу несколько рыцарей закричали:
– Он благороден!
– Где неблагородный возьмет такие доспехи?
– Посмотрите на его осанку!
– Если он не благороден, тогда кто?
Король сказал строго:
– Всем тихо!.. Да, вы правы, правы. По всем признакам бесспорно и без всяких доказательств видно, что вы, рыцарь Лоенгрин, человек благородного происхождения. Я даю разрешение на поединок.
Вышедшие было на поле рыцари поспешно перешагнули через бревна обратно. Лица их сияли, не устрашились вступиться за правое дело, но до чего же приятно, когда кто-то, более сильный, взял эту необходимость на себя!
Тельрамунд все это время стоял неподвижно, словно скала. Он слышал каждое слово и понимал короля, который готов отдать победу в споре ему, но не может это сделать слишком явно, потому что и короли вынуждены опираться на рыцарство. А рыцарство сейчас жаждет, чтобы все было «по правилам», дураки. Не понимают, что правило в мире одно: править должен сильнейший, а уже сильнейший создает новые правила.
Сверкающий доспехами рыцарь молча переступил бревно, Тельрамунд лишь сдвинул плечами. Невелика разница: получить трон ввиду неявки защитника Эльзы или же сперва повергнуть наземь кого-то из рыцарей. Он уже оценил тех двух и решил быть милосердным: любого, кого выберет Эльза, только собьет с ног, не покалечив, даже не ранив. Оба достойные рыцари, пользуются уважением, не стоит их восстанавливать против себя.
А вот этого сверкающего красавчика он возненавидел сразу, едва тот подплыл на лодке к берегу. И с каждым мгновением ненависть перерастает в лютую злобу, что заставила скрежетать зубами и то и дело сжимать рукоять тяжелого меча.
Лоенгрин остановился напротив Тельрамунда. Собравшиеся с изумлением увидели, что новоприбывший почти не уступает ростом графу, разве что не так грузен, да и не старается выглядеть грозным. А на его щите нарисован белый лебедь, совсем уж непонятное диво, это в стране, где у каждого на гербе оскаленные львы, тигры, драконы, вепри, медведи, рыси!
– Граф Тельрамунд, – произнес Лоенгрин чистым ясным голосом, в котором не было и тени угрозы, – я даю вам возможность признать, что вы не правы.
Тельрамунд взревел:
– Что?
– Повторяю, – произнес Лоенгрин кротко чистым, ненавистно правильным голосом, – вы можете сейчас признать, что оклеветали благородную леди Эльзу. Король в своем великодушии вас простит, вы всего лишь удалитесь в свой замок.
Тельрамунд смотрел на него с изумлением и все растущей яростью.
– Иначе… что?
– Иначе, – ответил рыцарь кротко, – Божий суд выявит и накажет виновника.
– Так пусть же он выявит! – взревел Тельрамунд. Он потащил из ножен устрашающей длины меч. – Защищайся!
Сверкающий рыцарь произнес с кротостью голубки:
– Что ж, вручим свои жизни Господу.