Он вновь колеблется.
Старик одобрительно кивает.
— Твои колебания вполне оправданны. Ответить на этот вопрос сложно. Сделать это можно, только применив магию, а это иногда имеет не очень хорошие последствия. И здесь важно понимать, в чем разница. Нанести увечья монстру, а потом и убить его — совсем не то же самое, что изувечить и убить Человека. Кроме того, разница зависит и от вида животного. И цена, а точнее, целесообразность применения определяется эмоциональным опустошением, которое оно влечет за собой. Всякий раз, применяя магию для того, чтобы нанести увечье или убить, ты лишаешься частицы самого себя. И то, каким образом ты связан с тем, кто нападает на тебя, определяет, какую именно часть себя ты теряешь. Вызвано ли нападение на тебя чем-то личным? Известно ли тебе хоть что-то об обстоятельствах, заставивших кого-либо напасть на тебя, предыстория происходящего? Это твоя первая встреча с нападающим? Нападение кратковременное и чистое или затянувшееся и грязное? Отреагировал ты на него недостаточно быстро или чересчур поспешно? Твои действия определялись необходимостью или страхом и сомнением? Все это имеет значение, молодой человек. Все эти факторы, вместе взятые, и определяют цену и целесообразность.
Он вроде и понимает, но не совсем. У него нет опыта в том, чему его обучают. Он никогда не использовал посох в бою; ему не разрешается испробовать его силу на живом существе. Он получает самые подробные объяснения, но знания не подтверждаются практикой. Он пытается предполагать и сопоставлять, но реальный опыт ничем заменить невозможно. Он изнемогает от ограничений, наложенных наставником. Он слушает и учится, но продолжает терзаться сомнениями относительно того, что будет, когда посох и его магия окажутся в его распоряжении.
Иногда ему приходит в голову, что талисман никогда не достанется ему и что старик держит его при себе лишь потому, что ему нужен напарник. Он стар и дряхл, но по-прежнему полон жизни. Им ничто не угрожает, не происходит ничего такого, что заставило бы хоть одного из них полагать, что недалек тот день, когда черный посох сменит хозяина. Это всего лишь туманное предположение, от которого старик решил застраховаться. Юноша страдает, думая, что отказался от мечты счастливо жить с девушкой, которую любит, дав обещание, которое, возможно, никогда не придется выполнить. Мысль о том, что он попался на дешевую приманку, съедает его изнутри, подобно раковой опухоли.
Но однажды, после трех лет ученичества, старик нарушает установленный распорядок занятий и ведет его вниз по склону на берег ручья, протекающего неподалеку от хижины, которая служит им домом. Последние шесть месяцев они прожили высоко в горах, не очень далеко от западной горной гряды, ограждающей долину. Сюда забредают только звероловы-охотники. Здесь царит идиллическая, девственная красота — горные луга, поросшие густой травой, которая весной сменяется буйством цветов, а зимой скрывается под первозданной чистоты снегами. Здесь намного больше солнечных дней, чем в долине, где над землей непроницаемым одеялом стелются туманы, а облака цепляются за горные вершины. Сидеру нравится это место, и ему хочется, чтобы они не уходили отсюда, хотя по опыту он знает, что это случится совсем скоро.
Но сегодня старик говорит не об учебе и выборе нового места для лагеря.
— Есть кое-что, о чем я тебе до сих пор не рассказывал, — начинает он. — Кое-что такое, о чем мы должны поговорить прямо сейчас. Кроме меня есть еще один носящий черный посох. Еще один потомок прежних Рыцарей Слова.
Юноша весь обращается в слух, но старик молчит, собираясь с мыслями.
— Это Эльф, — наконец роняет он. Старик смотрит куда-то вдаль, на горный пейзаж, словно на прожитые годы. — Их было двое, тех, кто пришел в долину, пережив Великие Войны, и принес с собой посохи. Оба принадлежали к расе Людей, но один женился на девушке-эльфийке; их дети остались с Эльфами, породнились, заключая с ними браки, так что их потомки в конце концов стали чистокровными Эльфами. Посохи остались у тех, кто носил их, — у Человека и Эльфа; но, поскольку защитные туманы оберегали долину от опасностей внешнего мира, то сами посохи и носящие их оказались не у дел. Постепенно Человек и Эльф стали вести крайней уединенный образ жизни, подобно мне. Они превратились в бродяг, стали объектом досужих домыслов, любопытства и даже неверия. Уже никто не помнил, для чего предназначены черные посохи и почему кто-то до сих пор носит их.
— Вы были стражами, охраняющими покой долины от внешнего мира, который будет угрожать нам, когда защитные туманы рассеются, — удивляется юноша. — Неужели все забыли об этом?
Старик пожимает плечами.
— Не все. Но большинство полагали, что мир здесь, в долине, более не будет меняться. Они, между прочим, до сих пор так думают. Или же просто верят в учение Детей Ястреба и ждут, когда их спасут. Это свойственно природе человеческой — верить в то, что знакомый и безопасный порядок вещей будет неизменен. — Он опускает взгляд на свои руки. — Как бы то ни было, но нас по-прежнему всего лишь двое, и второй — это Эльф, и он стал опасен. Он никогда не отличался уравновешенностью; его вообще не следовало выбирать носителем посоха. Но этот выбор сделал не я, и, полагаю, в тот момент он казался правильным.
— А почему он опасен?
— Ему недостает здравомыслия и рассудительности. Он поддался соблазну воспользоваться магией посоха для того, чтобы возросли его значимость и влияние. Он забыл о клятве, которую давал когда-то. Слово больше не говорит с нами, мы служим сомнительному делу и поэтому более склонны выбирать пути, которых следовало бы избегать, как чумы. Эльф постепенно сбился с праведного пути, и теперь у него помрачился рассудок. Я опасаюсь, что он может совершить непоправимое, поэтому мне придется навестить его — я хочу ему помочь.
Юноша качает головой.
— Но что вы можете сделать?
Старик улыбается.
— Мне самому будет интересно это выяснить.
— Это не опасно?
Старик кивает.
— Но кроме меня никто не сможет достучаться до него, а если кто-нибудь и попытается, то опасность того, что он совершит какое-либо безрассудство, лишь возрастет.
Юноша некоторое время сидит молча. Он думает, сознавая, что старик внимательно наблюдает за ним.
— Я пойду с вами, — говорит он наконец.
Но старик отрицательно качает головой.
— Нет, ты будешь ждать меня здесь. У меня будет больше шансов воззвать к его разуму, если я пойду один. Если он увидит кого-то еще, то воспримет это как угрозу. Он живет в постоянном страхе быть преданным. Он никому не доверяет. У него нет ученика и преемника, который составил бы ему компанию, равно как и желания обзавестись таковым. Он считает себя неуязвимым и надеется жить вечно. Он поддался соблазнам, которые внушает магия посоха, и не намерен сдаваться. Он уверен, что другие хотят отнять ее у него. Не исключено, что так оно и есть. Но меня он не испугается, потому что у меня есть своя сила, и его магия мне не нужна.