— Понравилось, как не понравиться! — вежливо проговорил алкаш. — Разве же оно, родимое, бывает плохое? Оно бывает либо хорошее, либо очень хорошее!
Только я тебе, по честности, скажу, как другу: вы люди конечно ученые, вы все гораздо лучше понимаете, а мы люди темные, только настойка овса или, для примера, боярышника, которая по десяти рублей в аптеке продается, она как-то лучше будет, ее организм веселее принимает…
Другое дело, что аптекарша не всякому продаст, может и прогнать, ежели ей личность не понравится…
— Настойка овса? — переспросил Штопор.
— Овса, — рассудительно подтвердил дядя Миша.
— Или боярышника?
— Боярышника тоже годится, но овса — она как-то даже лучше. У ей как будто это.., букет богаче.
— Букет? — в восторге повторил Штопор и захохотал.
Отсмеявшись, он нажал кнопку, вызвав своих людей, и распорядился:
— Собрать к вечеру десять человек на двух машинах. Поедем с Хорьком, падлой, разбираться. Дед этот пускай у нас пока посидит.., на кухне, что ли. Выпить ему дайте, только чтобы до смерти не ужрался. И еще.., поменяйте ему сотку баксов на деревянные.
— Едем домой, — жалобно попросила Лола, сняв рыжий парик и кое-как стерев с губ ужасную помаду, — если я немедленно не приму ванну, я умру…
Леня оглянулся, и Лоле показалось, что он обнажил клыки, как породистая овчарка: вроде бы не рычит, но бывалый человек сразу поймет, что лучше не связываться. Лола же не прониклась серьезностью момента и продолжала еще жалобнее:
— Ленечка, у нас до вечера еще куча времени. А в этой жуткой коммуналке не ванна, а горе одно…
— Слушай, прекрати ныть, — вспылил Маркиз, — надоела уже!
Лола прерывисто вздохнула и отвернулась так резко, что Маркиз не успел заметить выступившие у нее на глазах слезы.
Она ему надоела, она ему только мешает!
И вообще, в последнее время Ленька стал ужасно противным. То есть это потому, что она, Лола, его раздражает. Спору нет, раньше он много ей помогал, он вытаскивал ее из разных передряг. Но для чего он это делал? Чтобы успокоить собственную совесть и чтобы получить свою порцию благодарностей. Да-да, Лола поняла это только сейчас. На самом деле ему нет до Лолы никакого дела. И Пу И он не любит… Хотя при чем тут Пу И? Ведь Пу И — это все же собака, он не может заменить Лоле любимого человека, которого у нее нет.
Стоило случиться действительно серьезной неприятности, как Ленька сразу же стал относиться к Лоле из рук вон плохо.
Ока его раздражает, он обзывает ее дурой, все время ругается…
— Слушай, — заговорил Маркиз, удивленный долгим Лолиным молчанием, — у тебя что, приближаются критические дни?
Какая-то ты нервная, прямо как твой ротвейлер…
Лола не огрызнулась привычно, когда обидели ее любимого песика, что сам, мол, ты ротвейлер, и Леня еще больше удивился. Лола же произвела в уме необходимые подсчеты и поняла, что да, критические дни скоро наступят. А зачем ей считать, задала она себе горький вопрос, если она уже очень давно не занималась любовью?
И тут же она вспомнила про Глеба. И про то, как он лежал рядом с ней, убитый, и ее щека была мокра от его крови… Проклятая жизнь украла у нее все, даже светлые воспоминания о первой любви! Господи, ну отчего ей так не везет?
Маркиз, уставший слушать, как Лола шмыгает носом, усилием воли подавил раздражение и спросил как можно мягче:
— Хочешь, остановимся у аптеки, купим тебе какое-нибудь успокоительное?
— Спасибо, — с ненавистью заорала Лола, — спасибо тебе за все заботы в прошлом и в будущем!
"Ну и ну! — рассердился Маркиз, — глупая, взбалмошная, несерьезная девка!
Никого не любит, кроме своего пса, да и то напоказ!"
«Зачем я говорю о будущем? — думала Лола. — У нас с ним не может быть никакого будущего. Либо нас убьют люди Хорька, либо кто-то другой, но когда-нибудь это обязательно случится…»
Лола закрыла глаза и поклялась сама себе, что это дело будет последним. Если все кончится хорошо и они выпутаются, она прекращает преступную деятельность.
В противном случае пусть ее поразит гром, как клятвопреступницу. Она сама не знала, зачем она это сделала. Просто что-то подсказывало ей, что в этом трудном и опасном деле недостаточно будет обычного Ленькиного везения, требовалось заручиться поддержкой высших сил.
В половине восьмого в квартире Хорька появился Бритва с двумя людьми. Перец, невысокий смуглый человек с кривым шрамом на щеке, все время дергался и щурил узкие темные глаза, словно хотел рассмотреть что-то мелкое за спиной собеседника. Синелапый, который был рослым и пузатым, наоборот, держался очень спокойно и даже как-то сонно. Впрочем, это не мешало ему отлично водить машину и не теряться в самых опасных ситуациях, за что его особенно ценили в уголовной среде.
— Стволы проверили? — осведомился Хорек, внимательно осматривая свой маленький отряд.
— А как же, — Синелапый лениво улыбнулся и похлопал себя по карману, — он у меня всегда в порядке!
— А ты, Перец, как всегда нанюхался, — недовольно прошипел Хорек, — и дергаешься, как припадочный! Говорил тебе сто раз: перед делом никакой наркоты!
— Да я в порядке, — огрызнулся Перец, — гляди, руки не дрожат! Лучше, что ли, чтобы ломало?
— Ох, доиграешься ты! Ладно, пошли, нам через весь город ехать, а я хочу на месте первым быть.
Все четверо направились к машине.
Хорек нес в руках чемоданчик, который берег, как зеницу ока.
Синелапый вставил ключ в зажигание и тронулся с места.
Ни он, ни Хорек не заметили маленьких усовершенствований, которые в их отсутствие проделал с машиной Ухо.
«BMW» миновала проспект Стачек, Нарвские ворота, по набережной Обводного канала выехала на Московский проспект. В центре города начались пробки, но Синелапый, опытный водитель, ловко маневрировал — где выезжал на тротуар, где срезал дорогу проходными дворами.
— Лучше бы ты через площадь Александра Невского ехал, — недовольно проворчал Хорек, прижимая к себе заветный чемоданчик.
— Не учи ученого! — огрызнулся Синелапый, резко выкручивая руль своими большими, синими от татуировок руками, которым он был обязан кличкой. — За рулем мне советы не нужны, довезу вовремя! Там в такое время тоже пробки будь здоров, и не объедешь! Здесь, в центре, хотя бы проходными проскочить можно!
— Ну смотри, если не успеем — голову оторву, — мрачно пообещал Хорек, уставившись на дорогу.