Он извлек из воздуха сигарету, прикурил и выпустил густую струю дыма в лица стоявших совсем близко к нему головорезов. Ближайшие непроизвольно отпрянули. Ухмыльнувшись, Сварог поднял левую руку, согнув пальцы так, словно держал невидимую палку – и в руках у него тут же оказалось горлышко черной пузатой бутылки. Он отхлебнул добрый глоток рома – не столько эффекта ради, сколько по насущной потребности, ради подкрепления куража – резким движением сунул бутылку одной из выбранных мишеней:
– Хлебни путевой дурки, пока король угощает! Кому говорю? Что пятишься? Травить тебя не собираюсь, я ж сам отсюда только что жлоктал…
Поборов опасения, означенный тип с превеликой осторожностью взял у Сварога бутылку, понюхал, моментально отмяк лицом – и, прижав горлышко к губам, враз покончил с содержимым сосуда.
Сварог покосился на мостик. Следовало поторопиться – черные узоры распространялись хотя и медленно, но крайне целеустремленно и останавливаться пока что не собирались. Вынув из воздуха еще несколько бутылок, он рассовал их в протянутые руки ближайших головорезов и продолжал громко, жизнерадостно:
– Верно вам говорю, господа мои, мне просто пришла охота поразвлечься, и не более того. По-вашему, король Хелльстада может попасть в столь дурацкое положение? Да захоти я плыть не саженками, а на чем-то достойном монарха… Прошу убедиться!
Он эффектно выбросил руку к правому борту в классическом стиле дешевого провинциального трагика, все головы машинально повернулись в ту сторону – и по толпе пронеслось громкое оханье, удивленное и испуганное.
Совсем рядом с «Призраком» покачивался на волне речной пароход, систер-шип достопамятной «Принцессы», надежно пришвартованный к пиратскому кораблю тонким тросом (таково уж было «техническое задание» данного заклинания – при сотворении корабля из ничего он, дабы не уплыл, будет пришвартован к ближайшему берегу или любому выступающему над водной поверхностью предмету). Пароход для Сварога был полностью бесполезен по причине отсутствия экипажа, но кто об этом знал?
Ближайшие от него форменным образом шарахнулись. Кажется, они наконец-то пришли в состояние домной запуганности или уж, по крайней мере, должного ошеломления… Ухмыляясь с видом человека, для которого подобные чудеса – недостойная внимания мелочь, Сварог продолжал:
– Я – человек мирный. Всякий, кто вовремя уберется с дороги или будет слушаться, обычно остается живехонек и здоровехонек… Стоять смирно, шпаргонцы! – рявкнул он, меняя интонацию. – Кончайте базар! Я здесь оттого, что на корабле у вас скверно. Капитан ваш по глупости связался с нечистой силой, вот меня и попросили выправить положение. Ничего с ним плохого не случится, вылечим, я знаю людей, которые это умеют… Расступись!
Глядя, как только что преграждавшие ему дорогу рыцари удачи мгновенно шарахнулись, освобождая проход к мостику, толкая и сбивая с ног друг друга, он понял, что переломил ситуацию. Кивнул палубному мастеру, и тот во главе дюжины самых решительных своих сторонников двинулся вслед за Сварогом к подножию лестницы.
Задрав голову, Сварог резко распорядился:
– Капитан Джагеддин, вы мой пленник! Бросьте оружие!
– Хорошо же вы платите за гостеприимство, король Сварог… – сказал Джагеддин, не шевелясь.
Если он рассчитывал устыдить Сварога, напрасно. Человек, достаточно долго проработавший королем, быстро привыкает к нехитрой мысли: ради общего блага приходится совершать самые неблаговидные поступки без всякой оглядки на совесть или аналогичные трепыхания души. А поскольку он сейчас не для себя старается, как раз на общее благо, представляя интересы наиболее прогрессивной части пиратов – совесть молчала, словно была глухонемой отроду.
Он все же задержался на миг на нижней ступеньке. Глаза Джагеддина его поразили – в них мешались самые разнообразные чувства, там была и смертная тоска, и дикая злоба, и растерянность. Словно в этом сильном и храбром человеке насмерть боролись две совершенно непохожи личности – прежняя и нынешняя. Скорее всего, так и обстояло. Но не было времени на отвлеченные умствования, Сварог поднялся еще на пару ступенек, заранее прикинув, как будет действовать, если Джагеддин схватится за меч. Черные невесомые узоры, струясь, переплетая, подползали к ногам капитана.
– Взять его! – непререкаемым тоном приказал Сварог Бунаку.
Высоко над головой, где-то на верхушке мачты, заревела труба, повторяя один и тот же, незнакомый Сварогу сигнал. Настала мертвая тишина, все замерли, как в какой-то полузабытой детской игре, и оттуда, сверху – ага, из корзины на мачте, где торчал наблюдавший за морем часовой – послышался крик:
– Тридцать с руп-нора!
Ничего не понимавший в морских координатах Сварог попросту посмотрел туда же, куда повернулись все.
Прямо на них со стороны моря шел большой корабль под высокими гроздьями белых парусов, он был совсем близко, и под бушпритом сияла позолотой знакомая носовая фигура – конская голова. Слышно было, как на его палубе свистит дудка. Грациозно скользя по волнам, корабль стал поворачиваться к ним левым бортом, и, еще до того, как удалось бы прочитать название, Сварог узнал светло-коричневый с синими полосами борт (оба ряда пушечных портов распахнуты). Мало было на Таларе кораблей, которые он при всем своем невежестве мог безошибочно узнать издали, – но уж «Божьего любимчика»…
Корабль надвигался, грозный и красивый, и над грот-мачтой полоскались по ветру три узких и длинных алых вымпела – не просто вызов на бой, а на смертельную схватку до последнего. Оцепенение на палубе «Призрака удачи» длилось лишь несколько секунд, а потом раздался громкий, решительный приказ Джагеддина:
– Все по местам! К бою!
Засвиристела дудка, очевидно, повторяя приказ. Затопотали бегущие, и Сварог нереально быстро оказался вдруг в полном одиночестве. Чуть растерянно озираясь, он увидел, что все до единого – и мятежники, и сторонники капитана, и колебавшиеся – моментально забыв и о прежних разногласиях, и о самом бунте, кинулись занимать места согласно боевому расписанию. Ни одного не осталось у мостика. Старая, как мир, история – перед лицом внешнего врага все внутренние распри вмиг забываются…
Джагеддин уже не обращал на Сварога никакого внимания – он метался на мостике и отдавал команды в микрофон. По снастям с невероятной быстротой карабкались вверх люди из парусной команды, слышно было, как под ногами, на орудийной палубе, тяжело перекатывают пушки – ага, у них же все до единой заряжены картечью, которая, надо полагать, в морском бою уступает ядрам, тут свои правила, не те, что на суше…
Не оставалось никаких сомнений, что бунт на корабле провалился самым позорным образом, пусть и по независящим от его активистов причинам, и когда удастся его повторить, одному Богу известно. При нынешних обстоятельствах делать здесь Сварогу было совершенно нечего. Он успел еще заметить, что с началом переполоха черные узоры, конвульсивно содрогнувшись, стали гораздо быстрее сокращаться в размерах, втягиваясь назад – словно кинопленку пустили задом наперед – но это уже не имело никакого значения.