Лучше бы не смотрел…
Перед глазами будто туннель овального сечения, в котором, сильно искажаясь, шевелятся жуткие хари — кривые, заостренные книзу, ядовито-синего цвета. И глаза монстров — красные, светящиеся. Одна из них голосом обозного старшины удовлетворенно констатировала:
— В себя приходит!
Ошибаетесь — это шиза пришла с богатым набором галлюцинаций.
Закрыл глаза — смотреть на такое не хотелось.
— Сэр Дан, вы слышите меня?!
Голос Арисата. Надо ответить, а то ведь не отстанет.
— Да, — прохрипел я на грани слышимости.
— Вы сильно заболели, лекарка говорит, лежать вам надо. Но не волнуйтесь, довезем вас до королевства. Карта епископа не врет — и городок на ней указанный видели, и дорогу, и озеро. Правильно идем, не собьемся.
— Пи-и-и-ить… — Как трудно выговаривать длинные слова.
— Потерпите, уже за лекаркой послали. Сами опасаемся — вдруг вам простой воды нельзя.
Трея подоспела быстро. Холодная рука ощупала лоб, оттянула веко, продемонстрировала все ту же синекожую личину, подержала руку на шее.
— Ну что с ним? — не выдержал Арисат.
— Горит весь, и белки покраснели. И сердце сильно быстро бьется. И пот нехороший. И смотрит странно…
— И что с этого?
— А болен он.
— Трея! Это и так знаю! Когда поднимется?!
— Может, и никогда…
— Да ты что!
— А что я?! От такого огня можно и совсем сгореть. Льдом бы его обложить, да где ж его взять… Мокрые тряпки — не то… Вон зубы стиснул — плохо ему совсем.
— И что делать?
— А не знаю не ведаю, что за болезнь такая. А как лечить то, чего не понимаешь?!
— Ну ты попробуй, кто же, кроме тебя. Он еще и пить просил только что.
— Дам ему зелья сонного, раз пить просит, то тело примет. И тряпками мокрыми будем обкладывать, иначе точно сгорит. Йена пусть возле него сидит и меняет. А если в себя придет, опять напоит зельем — спать ему сейчас надо больше. Только Тука не подпускайте, он его брагой напоит или чем похуже. Вон что с птицей говорящей учудил — до сих пор кверху лапками валяется в углу… как бы не сдохла от такого пьянства.
— Он у меня плетей допросится!
— Вот и верно, попугай в трезвости должен быть, чтобы погань чуять. Сэр страж, приоткройте рот, это вкусненькая такая сладенькая водичка… вам от нее хорошо-хорошо будет.
Отключился я, наверное не успев добить кружку до конца.
* * *
Вроде бы через некоторое время опять проснулся. Самочувствие при этом не улучшилось.
Вроде бы Йена задавала какие-то вопросы, но сил не было ни ответить, ни понять, чего она от меня хочет.
А потом опять прохладный край кружки, горькая гадость в глотку и мертвый сон.
* * *
«Продолжение отчета добровольца номер девять. День десятый. Сегодня ничего не курил, но глюки дивные. Похоже, началось отторжение души от тела — иммунная реакция на ментальном уровне. Ловите мою матрицу между мирами и запихивайте куда угодно — согласен даже на тело свиноматки. Очень уж жить хочется. Если не поймаете — все отчеты, кроме последнего, сохранились в памяти попугая. Информация в его голове легко активируется с помощью алкоголя.
P.S. Много не наливайте».
Придя в себя, поначалу заподозрил неладное — ни боли, ни ломоты в суставах, ни дикой жажды. Умер, что ли? Отмучился? Вряд ли, мертвое тело не должно так сильно мечтать сходить в кусты по неотложному делу.
Открыл глаза — ни боли, ни овального туннеля вместо поля зрения, ни синих морд. Солнце несмело освещает верхушки сосен над головой, или утро, или вечер… не разобрать. Лежу на чем-то умеренно мягком, причем мир не раскачивается, если это по-прежнему повозка, то мы никуда не едем.
Пошевелил руками — на месте, ноги — аналогично. Ни боли, ни каких-либо неудобств. И вообще, чувствую себя как никогда бодрым и здоровым.
Рискнул сесть. Опять обошлось без проблем. Где я? Как и предполагал, в повозке. С одного бока возвышается двухъярусная клетка с курами, с другого — жердевой тележный борт, используемый спящим Зеленым в качестве насеста. Подо мной толстый слой соломы и веток с вялыми листьями. Лошадь не запряжена, но оглобли до земли не склонились — лежат на задке следующего тарантаса.
Все ясно — ночной привал с обязательным кругом из повозок. Если мне не померещился тот разговор мужиков, получается, я, завалившись под иву позавчера, провалялся весь день и лишь на утро следующего поднялся.
А может, и не следующего…
Неплохо поспал…
В кусты хотелось очень сильно, но куда подевались сапоги, понять не мог. Кольчуги тоже нет — только простая рубаха и штаны. Да зачем мне обувь — я и босиком передвигаться умею.
Спустился на землю, направился в сторону ближайших кустов. Из-за толстой сосны выглянул ополченец с луком наготове, покосился на меня, ничего не сказал. А может, и сказал, но не мне. По возвращении столкнулся с целым комитетом по встрече: Арисат, обозный старшина и Трея.
— Утро доброе, сэр страж, — настороженно поприветствовал воин.
Ответить не успел — перебила лекарка:
— Не мешайте, мне надо осмотреть его. Сэр страж, присядьте на бочонок. Или можете назад лечь, я помогу вам забраться.
— Лучше сяду — належался уже.
— Дайте-ка…
Трея потрогала лоб, проверила пульс, заглянула в глаза, заставив раскрыть рот, изучила вываленный язык. Потом крутила пальцем, приказывая на него смотреть, и напоследок болезненно прощупала какую-то точку у бицепса, отчего рука в локте конвульсивно дернулась.
— Сэр страж, голова не кружится?
— Нет.
— Ничего не болит?
— Нет.
— Пить хотите?
— Хочу.
— А есть?
— Тоже хочу.
— Арисат, сэр страж здоров!
— Ты же вчера говорила, что он при смерти.
— Мало ли что я говорила вчера — сегодня он здоров.
— Удивительные дела… Сэр Дан, мы вас уже хоронить почти собрались. Совсем плохо с вами было.
— И что хоть было?
— Да нашли вас на берегу реки без памяти. Думали сперва, что вы просто спите, но когда даже от шума переправы не зашевелились, подняли тревогу. Вы вообще будто умерли — совсем вялые и еле дышали. Вчера в себя приходили ненадолго, но выглядели очень нехорошо. Удивительно, что так быстро на ноги поднялись.
— Ламиса по зиме деревом по голове ударило, когда сосны валили для храма, так он тоже на другой день поднялся, — вспомнил старшина.