Приехав в Масс-Дженерал, я зашла в приемное отделение и поинтересовалась, где находятся ясли для детей сотрудников. Я ахнула, услышав, что на территории больницы такого заведения нет.
— Бог ты мой! Николас возит нашего сына в детский комбинат, — сообщила я дежурной в справочном бюро.
Я громко расхохоталась при мысли о том, что если бы, еще до рождения ребенка, Николас согласился на ясли, все было бы совершенно иначе. Я не сидела бы целыми днями дома, я начала бы учиться, возможно, я снова стала бы рисовать. Одним словом, я что-то делала бы для себя. Возможно, у меня вообще не появилось бы желание сбежать.
Я не собиралась рыться в телефонной книге в поисках бостонских детских садов. Я просто вернулась домой, смирившись с тем, что один день пошел насмарку. Когда Николас вернулся, он снова велел мне убираться с его лужайки. Но поздно вечером он вышел на крыльцо, и к этому времени вся его злость улетучилась. А если он и сердился еще на меня, то не так сильно, как прежде. Он спустился по ступенькам и сидел так близко, что я могла к нему прикоснуться. На нем был халат, которого я раньше не видела. Я смотрела на него и представляла себе, что все совершенно иначе, что все это происходит несколько лет назад, а сейчас мы жуем бублики с плавлеными сырками и читаем раздел недвижимости в «Сандей Глоуб». Вдруг что-то промелькнуло в его сумрачных глазах. Мне показалось, что он меня понимает, хотя полной уверенности у меня не было.
Вот почему сегодня я бодра и полна надежд. И я готова последовать за Николасом на край света. Сегодня он опаздывает — уже восьмой час, а я сижу в машине. Я съехала с подъездной дорожки и припарковалась немного поодаль, потому что хочу, чтобы он подумал, что я исчезла. Когда он появится, я за ним прослежу. Я буду ехать, как в кино, стараясь, чтобы нас разделяло не меньше двух машин.
Он выходит из дома, держа Макса под мышкой, как посылку «Федерал экспресс». Я опускаю стекло и вглядываюсь в мужа и сына в расчете на то, что Николас сделает что-то такое, что пригодится мне в поисках. Затаив дыхание, я наблюдаю за тем, как он запирает дверь, идет к машине и усаживает Макса на детское сиденье. Это новое сиденье, позволяющее Максу смотреть вперед, вместо маленькой люльки, повернутой назад. Поперек сиденьица натянут шнур, на котором закреплен целый цирк пластмассовых зверей с колокольчиками. Николас застегивает ремень сиденья, а Макс хохочет и хватает желтый резиновый шар, болтающийся на хоботе слона.
— Папа, — говорит он (клянусь, я это действительно услышала!), и я улыбаюсь первому слову своего сына.
Прежде чем сесть в машину, Николас окидывает взглядом улицу. Я знаю, что он высматривает меня. Ничто не мешает мне любоваться его блестящими черными волосами и небесно-голубыми глазами. Я так давно на него не смотрела. Я хочу сказать, не смотрела по-настоящему. Его образ складывался для меня из множества разрозненных воспоминаний. Николас по-прежнему самый красивый мужчина из всех, кого я видела. Этого не изменили ни время, ни расстояние. И дело не столько в его чертах, сколько в их контрасте, не столько в его лице, сколько в непринужденной манере держаться и его элегантности. Он заводит двигатель и медленно едет по улице.
— Раз Миссисипи, два Миссисипи, — вслух считаю я.
Досчитав до пяти, я трогаюсь с места и еду за ним.
Как я и думала, Николас не поворачивает к Масс-Дженерал. Маршрут, по которому он едет, мне смутно знаком, но я не могу вспомнить откуда. И только спрятав свою машину на подъездной дорожке в трех домах от дома родителей Николаса, я понимаю, какие изменения произошли в мое отсутствие.
Я вижу Астрид издалека. Ее блузка кажется мне синим мазком на деревянной двери. Николас протягивает ей ребенка, и я чувствую, как мои собственные руки сводит судорога. Обменявшись с матерью несколькими словами, Николас возвращается к машине.
Теперь передо мной стоит выбор. Я могу поехать за Николасом туда, куда он сейчас направляется. С другой стороны, я могу дождаться, пока он уедет, и воспользоваться замешательством Астрид Прескотт. Возможно, она даст мне подержать моего малыша. Я хочу этого больше всего на свете. Николас заводит машину. Астрид затворяет тяжелую дубовую дверь. Я безотчетно завожу двигатель, покидаю соседскую дорожку и еду за Николасом.
В этот момент я понимаю, что в любом случае вернулась бы в Массачусетс. И дело не только в Максе или в моей матери, не только во взятых на себя обязательствах. Даже если бы у меня не было ребенка, я вернулась бы ради Николаса. Ради Николаса. Я влюблена в Николаса. Несмотря на то, что это уже совсем не тот человек, за которого я выходила замуж. Несмотря на то, что он проводит почти все свое время с пациентами, а не со мной. Несмотря на то, что я никогда не была и никогда не буду той женой, которая ему нужна. Когда-то, очень давно, он меня покорил. Он меня спас. Из всех женщин мира Николас выбрал меня. И пусть с годами мы изменились, такие чувства не меняются. Я знаю, они продолжают жить где-то в глубине его души. Возможно, что сейчас меня ненавидит именно та часть его сердца, которая прежде любила.
Внезапно меня охватывает нетерпение. Я хочу немедленно найти Николаса и поделиться с ним своим новым знанием. Я хочу схватить его за воротник и поцеловать так, чтобы мои воспоминания проникли в его кровь. Я хочу попросить прощения. Я хочу, чтобы он меня простил.
Я протягиваю руку в окно и набираю полную пригоршню тугого, но невидимого воздуха. Я громко смеюсь, радуясь своему открытию. Я так долго не находила себе места, как последняя идиотка металась и наматывала тысячи километров. И все это только для того, чтобы понять простую истину: то, что мне на самом деле нужно, находится здесь, в моей семье.
Николас оставляет автомобиль в гараже Масс-Дженерал, на самом последнем уровне. Я нахожу свободное место неподалеку и прячусь за бетонными опорами, вспоминая полицейские телесериалы. Я держусь поодаль на тот случай, если Николас вдруг обернется. Я покрываюсь холодным пóтом, гадая, как мне укрыться от его глаз в лифте. Но Николас направляется к лестнице. Спустившись на один этаж в здание больницы, он входит в коридор, даже отдаленно не напоминающий хирургическое отделение. Под ногами у меня синяя ковровая дорожка, а по обе стороны идут деревянные двери, к которым прикреплены медные таблички с именами врачей. Вдруг Николас останавливается и вставляет ключ в замочную скважину одной из дверей. С перепугу я пытаюсь спрятаться в первом попавшемся дверном проеме.
— Вы что-то хотели? — слышится голос из-за приоткрывшейся двери.
Кровь отливает у меня от лица, и я отступаю в коридор.
Николас уже вошел в кабинет. Я подхожу к двери, за которой он исчез, и читаю выгравированную на табличке надпись: «ДОКТОР НИКОЛАС ДЖ. ПРЕСКОТТ. ИСПОЛНЯЮЩИЙ ОБЯЗАННОСТИ ЗАВЕДУЮЩЕГО ОТДЕЛЕНИЕМ КАРДИОТОРАКАЛЬНОЙ ХИРУРГИИ». А это когда произошло? Я прислоняюсь к гладкому, покрытому лаком косяку и провожу пальцами по имени Николаса. Мне очень жаль, что я и это событие пропустила. Меня также интересуют все сопутствующие обстоятельства. Перед моими глазами возникает картинка: Алистер Фогерти в спущенных штанах в компрометирующей позе с медсестрой где-то в чулане. А может, он заболел или даже умер? Что еще могло заставить этого чванливого старого козла уступить Николасу свое кресло?