— Скажи мне что-нибудь, — просит Николас. — Ну хоть что-нибудь.
Если она действительно в шоковом состоянии, то ей ни в коем случае нельзя стоять раздетой посреди холодной комнаты. Николас хочет завернуть ее в старое стеганое одеяло, но понятия не имеет, в каком чулане его искать. Он обнимает ее за плечи, и холод ее кожи начинает струиться по его позвоночнику.
Николас ведет ее наверх, в ванную. Он закрывает дверь и набирает в ванну самую горячую воду, какой только удается добиться. Облако пара тонкой дымкой затягивает зеркала. Ванна уже наполовину полна, и он расстегивает бюстгальтер Пейдж и снимает с нее трусики. Он помогает ей войти в ванну. Ее зубы стучат, от кожи поднимается пар. Сквозь прозрачную рябь воды он видит полосы растяжек у нее на животе. Они превратились в воздушно-серебристые нити, как будто от беременности и родов остались лишь смутные воспоминания.
Николас машинально берет махровую салфетку с нарисованным на ней динозавром и купает Пейдж, как привык это делать с Максом. Он начинает с пальцев ног, для чего ему приходится наклониться в ванну. Он массирует подъем стоп и поднимается по ногам, проводя салфеткой по коленям и бедрам. Он трет ее руки, живот и лопатки. Он использует выталкивающую силу воды, чтобы провести салфеткой под ее ягодицами и между ногами. Он намыливает ее грудь, и ее соски мгновенно затвердевают. Он берет кувшинчик, который обычно держит на краю ванны, и, откинув голову Пейдж назад, льет чистую воду на ее волосы. Темно-рыжие пряди на глазах превращаются в черные и блестящие.
Николас выкручивает салфетку и вешает ее на веревку сохнуть. Вода продолжает бежать в ванну, и ее уровень все повышается. Пейдж начинает шевелиться, и вода выплескивается на его рубашку и колени. Наклонившись вперед, она издает низкий гортанный звук. Ее рука протянута к резиновой уточке Макса. Ее пальцы смыкаются на ее желтой головке и оранжевом клювике.
— О боже… — шепчет она, оборачиваясь к Николасу. — О боже!
Все происходит очень быстро. Пейдж вскакивает, и Николас поднимается вместе с ней. Она обвивает руками его шею и тянет за рубашку, пока ей не удается стащить ее с него через голову. Все это время он целует ее лоб, щеки и шею. Его ладони окружают ее грудь, а ее пальцы сражаются с пряжкой ремня и молнией. Они остаются без одежды, и Николас склоняется над лежащей на белом кафеле Пейдж и ласково касается губами ее рта. К его удивлению, она запускает пальцы ему в волосы и начинает жадно целовать.
Он так давно всем телом не ощущал тело жены. Она обнимает его, окружает его. Он узнает каждый аромат и каждое касание. В прошлом он сосредоточивался преимущественно на собственных ощущениях: нарастающей тяжести в паху и замирании сердца в тот момент, когда он мог позволить себе расслабиться. Теперь он хочет только одного — сделать счастливой Пейдж. Ему не дает покоя навязчивая мысль, что это самое меньшее, что он может для нее сделать. Они так давно не были вместе.
По дыханию Пейдж Николас может контролировать ее ощущения. Он замирает и шепчет ей в шею:
— Тебе не больно?
Она смотрит на него, и Николас пытается расшифровать выражение ее лица, но все, что ему удается рассмотреть, это отсутствие страха и сожалений.
— Да, — говорит она. — Так больно, что ты и представить себе не можешь.
Они кончают вместе посреди бури яростных объятий, криков и рыданий. Они прижались друг к другу так тесно, что не могут даже шелохнуться, лишь продолжают покачиваться взад-вперед. На плече Николаса горят слезы Пейдж. Он нежно обнимает ее, а она дрожит и обволакивает его облаком любви. Утратив самоконтроль, он кричит и зовет ее. Он занимается любовью так неистово, как будто акт зачатия жизни способен отвратить смерть.
* * *
Они проваливаются в глубокий сон на кровати, поверх одеяла. Николас оборачивает Пейдж своим телом, пытаясь защитить ее от завтрашнего дня. Даже во сне он продолжает тянуться к ней, заполняя ладонь ее грудью, накрывая руками ее живот. Посреди ночи он просыпается оттого, что Пейдж на него смотрит. Ему очень жаль, что на языке нет слов, способных выразить то, что он хочет ей сказать.
Вместо этого он привлекает ее к себе и снова начинает ласкать, на этот раз гораздо медленнее. В глубине сознания он сомневается в том, что поступает правильно, но уже не может остановиться. Что плохого в том, что он может заставить ее забыться, пусть и ненадолго? Что плохого в том, что она может заставить забыться его? В своей профессии он постоянно борется со смертью, несмотря на то что перевес не на его стороне. И он очень давно усвоил, что не все зависит от него. Он говорит себе, что именно поэтому сейчас сопротивляется из последних сил, пытаясь отстраниться, устоять, не рухнуть в любовь с головой. Но какие бы нечеловеческие усилия он ни прилагал, он понимает, что его силы не безграничны.
Николас закрывает глаза, а Пейдж проводит языком по его шее и гладит маленькими ладошками его грудь. На мгновение он позволяет себе поверить в то, что она принадлежит ему так же безраздельно, как он принадлежит ей. Пейдж целует уголок его рта. И дело вовсе не в том, кто кому принадлежит и кто на кого предъявляет права. Главное — это отдавать до тех пор, пока ничего не останется. Но и после этого можно наскрести еще немного.
Николас поворачивается на бок. Теперь они с Пейдж лежат и смотрят друг на друга. Они долго скользят руками по близкой и родной коже и шепчут друг другу ничего не значащие слова. Этой ночью они еще дважды кончают вместе, и Николас молча считает: первый раз помог им простить, второй — забыть, а третий — начать все сначала.
Пейдж
Я просыпаюсь в своей собственной кровати в объятиях Николаса, и я не имею ни малейшего представления, как здесь очутилась. «Быть может, — думаю я, — все, что со мной произошло, это просто страшный сон». Я почти убеждена, что, войдя в детскую, я увижу спящего в кроватке Макса, но потом вспоминаю больницу и прошлый вечер. Я накрываю голову подушкой, чтобы отгородиться от наступающего дня.
Рядом со мной лежит Николас. Белые простыни контрастируют с черными волосами, и он кажется мне бессмертным. Его глаза открываются, и вдруг я вспоминаю события ночи. Руки Николаса скользят по моему телу, как бегущая линия огня. Я вздрагиваю и пытаюсь завернуться в простыни. Николас откидывается на спину и закрывает глаза.
— Наверное, это было неправильно, — шепчу я.
— Вероятно, да, — коротко бросает Николас. Он трет ладонью подбородок и продолжает: — В пять часов утра я звонил в больницу. Макс крепко спит, но основные показатели в норме. Прогноз благоприятный, так что все будет хорошо.
Все будет хорошо. Мне очень хочется в это верить, но прежде я должна увидеть Макса. Я не успокоюсь, пока он не улыбнется и не протянет ко мне ручонки.
— Нам можно будет его сегодня увидеть? — спрашиваю я.
Николас кивает.
— В десять часов, — говорит он и, вскочив с постели, натягивает яркие трусы. — Тебе нужна эта ванная? — тихо спрашивает он и, не дожидаясь ответа, шлепает в конец коридора, где находится еще одна ванная, поменьше.