— Правда?

Я, ухмыляясь, качаю головой. Выплеснув все, признавшись на просторе этой великой равнины, моей собственной земли, я чувствую, что поступил правильно. Признавшись, я могу об этом забыть. Я поворачиваюсь к Джоли.

— А с тобой подобное дерьмо случалось? Или это происходит только со мной?

Он со смехом встает и опирается о дерево, которое недавно привил.

— Я в жизни влюблялся один раз, — признается он, — поэтому не специалист по этим вопросам.

— Вот ты и ответил.

Он протягивает руку и помогает мне встать. Мы берем шланг и распылитель и направляемся вглубь той половины, где выращиваем яблоки на продажу. Я прохожу вперед и останавливаюсь на гребне холма, оглядывая все четыре стороны своего сада. Впереди рабочие обрезают молодые деревца, и там, куда мы направляемся, я замечаю Хадли, который следит за тем, как распыляют триодан. Стоит июль, деревья уже отцвели, а листья вылезли и тянутся к небу, словно пальцы.

Джоли протягивает мне упавшую ветку, которую поднял раньше, — кандидата на позднюю прививку отростком.

— Не вешай нос, Сэм, — успокаивает он. — Если повезет, я познакомлю тебя со своей старшей сестрой.

19
Ребекка

22 июля 1990 года

Пока мы стоим в очереди за мороженым, мама заговаривает о Сэме.

— Ну и что скажешь? Только честно, — просит она.

Должна признаться, что чего-то подобного я и ожидала. Они за целый день ни разу не поругались, почти все утро я видела мать в компании Сэма, когда они прогуливались по южной части сада, а на закате они вместе лущили бобы на крыльце или просто разговаривали. О чем они могут разговаривать? Сэм ничего не смыслит в расстройствах речи, а моя мама практически не разбирается в сельском хозяйстве. Я думаю, они беседуют о дяде Джоли — это единственная общая для них тема. Пару раз я воображала, что они говорят обо мне.

— Я его плохо знаю, — призналась я. — На вид он довольно милый.

Мама становится прямо передо мной, чтобы я не могла отвернуться.

— Довольно милый для чего?

Что она ожидает от меня услышать? Она так пристально смотрит на меня, что я понимаю: она ждет ответа, правильного ответа, а я понятия не имею, что сказать.

— Если ты спрашиваешь: «Можно ли с ним переспать?» — мой ответ: если хочешь, то переспи.

— Ребекка!

Мама произносит это так громко, что стоящие впереди нас женщина, Хадли, Джоли и Сэм оборачиваются. Она улыбается и отмахивается от них: мол, ничего-ничего.

— Не знаю, что на тебя нашло, но иногда мне кажется, что ты уже не та девочка, которую я привезла с востока.

Мне хочется закричать: «Уже не та, я безумно влюбилась!» Но я не признаюсь маме, особенно сейчас, когда она сама неожиданно подружилась с парнем, который, так уж вышло, одного возраста с тем, кого люблю я. Мама поворачивается к дяде Джоли.

— Она хочет маленькую порцию шоколада. Я буду шоколадное «Джаваберри». Закажешь нам, а мы пока прогуляемся.

Я вырываю руку.

— Не хочу я шоколада, — говорю я дяде, хотя именно его и собиралась заказать. — Она не знает, чего мне хочется. — Я бросаю взгляд на маму. — Замороженный сок.

— Замороженный сок? Ты же терпеть не можешь замороженный сок! В прошлом году ты уверяла меня, что он напоминает тебе детский аспирин.

— Замороженный сок, — настойчиво повторяю я. — Вот что я буду.

Чтобы не устраивать сцену, я иду с матерью. Когда мы выходим, Хадли с Сэмом рассматривают велосипед повышенной проходимости.

— В чем дело? — интересуюсь я, решив, что если признаюсь сейчас, то все будет кончено. Я понимаю, что речь пойдет о Хадли, о том, сколько времени мы проводим вместе. Откуда мне знать — может быть, она узнала, что мы были на сеновале?

Все это я прокрутила у себя в голове — результат нескольких бессонных ночей, когда я лежала, скучая по звукам Калифорнии. Здесь не слышно гула проезжающих автомобилей, многотонных грузовиков на тротуарах и шума прибоя. Вместо этого слышны цикады (квакши, как называет их Хадли), свист гуляющего меж ветвями ветра и блеяние овец. Могу поклясться, тут слышны даже фары автомобиля. Из своей комнаты мне дорогу не видно, но по крайней мере трижды я подбегала к окну в конце коридора на втором этаже и видела внизу машины — я считала их, проверяла, не приехал ли отец. Еще меньше, чем беседовать с глазу на глаз с мамой о Хадли, мне хотелось оправдываться перед ним за путешествие.

Вот это я и намереваюсь сказать маме: знаю, что ты считаешь меня маленькой. Но я уже достаточно взрослая, чтобы приехать сюда с тобой. И я уже достаточно взрослая, чтобы понять, что происходит у вас с папой и что в будущем лучше для нас. Поэтому не говори мне, что я не знаю, что делаю. В конце концов, сколько тебе было лет, когда ты начала встречаться с папой?

Но мама говорит:

— Я знаю, ты думаешь, что я предаю твоего отца.

Я изумленно таращусь на нее. Речь совсем не обо мне. Она даже не замечает меня и Хадли.

— Я понимаю, что все еще замужняя женщина. Неужели ты думаешь, что я каждое утро, видя тебя, не думаю о том, что оставила в Калифорнии? Целую жизнь, Ребекка, я оставила там целую жизнь. Бросила мужчину, который, по крайней мере, в каком-то смысле, зависит от меня. Именно поэтому я иногда задаюсь вопросом, что я здесь делаю, на этой богом забытой ферме… — она машет рукой, — с этим…

Когда она замолкает, я влезаю с вопросом.

— С кем этим?

— С этим совершенно невероятным мужчиной, — отвечает она.

Совершенно невероятным мужчиной?

Мама останавливается.

— Ты злишься на меня.

— Нет.

— Я же вижу.

— Нет. Честно.

— Не нужно обманывать…

— Мама, — повышаю я голос, — я не обманываю.

Неужели? Я поворачиваюсь к ней лицом и упираю руки в бока. И думаю: кто из нас ребенок?

— Как бы там ни было, что происходит между тобой и Сэмом?

Мама заливается краской. Заливается краской, моя собственная мать!

— Ничего, — признается она, — но у меня блуждают безумные мыслишки. Между нами ничего нет. Абсолютно.

Моя собственная мать. Кто бы мог подумать!

— Не думала, что вы двое сможете поладить.

— Я тоже, — отвечает она. — Но мне кажется, сейчас речь не о совместимости характеров.

Она смотрит в сторону Хадли и Сэма, которые стоят с дядей Джоли в начале очереди за мороженым. Это кафе совсем не похоже на то, где мы были вчера, еще когда мама с Сэмом недолюбливали друг друга. Здесь делают собственное мороженое. Тут только семь сортов, но Сэм уверяет, что в этом кафе всегда много посетителей.