Я надеваю хлопчатобумажные трусики, которые намерена купить, но останавливаюсь, снимаю их и вновь натягиваю стринги. Надеваю шорты, застегиваю пуговицу и молнию. Я делаю шаг вперед, чтобы зашнуровать кроссовки, и меня охватывает запретное ощущение свободы. Такое чувство, что у меня есть тайна, которую никто не должен знать.
Теперь, когда я убедился, что Джейн с Ребеккой направляются в Айову, меня уже не так волнует сложившаяся ситуация. Сегодня я сделал привал на два часа и позвонил в институт, записал сообщения в маленький прикроватный блокнот в «Холидей-инн».
Еще рано хлопать себя по плечу; для настоящего ученого негоже поздравлять себя, пока не достигнут результат, конечная точка. Тем не менее я считаю, что это моя лучшая работа по установлению точного места и времени. Не имея никаких зацепок, я уложил Джейн на обе лопатки, если хотите — я выяснил, куда она направляется, еще до того, как она сама поняла, что туда поедет. Джейн из тех людей, которые, пересекая Айову, вспомнят, что ее дочь потерпела здесь авиакатастрофу, и поспешит свернуть с дороги. Конечно, больше это не имеет значения. Потому что когда она это сделает, я уже буду там и увезу ее назад в Сан-Диего. Там ее место. Если я не ошибся в расчетах, то буду дома вовремя и успею застать начало миграции горбачей к местам кормежки на Гавайях.
Сегодня утром я разговаривал со своей помощницей Ширли и попросил ее кое-что для меня узнать. Бедная девушка едва не разрыдалась, когда услышала мой голос, — боже мой, прошло всего четыре дня! Я велел попросить в местной библиотеке, чтобы ей помогли найти пленку с изображением авиакатастрофы борта 997 «Среднезападных авиалиний», которая произошла в сентябре 1978 года. Она должна записать как можно больше детальной информации о месте катастрофы. Потом она, имея на руках эти сведения, должна позвонить в государственный департамент Айовы и, прикрываясь интересами института, выяснить фамилии владельцев прилегающих ферм. Предположительно через два дня, когда я ей перезвоню, я буду точно знать, на чьей земле вести наблюдение.
Следующая задача, после того как я просчитал их путь, — угадать роль, которая мне отведена. Мне необходимо заготовить две речи: одну — раскаивающегося мужа, вторую — отважного избавителя. И уже на месте решить, в которую из двух категорий я попадаю.
Неужели я всегда был таким хорошим аналитиком?
Еще не вечер, но мне уже хочется как-то отпраздновать свою победу. Я преодолел кризис. По крайней мере, я обнаружил все кусочки этой головоломки, даже если еще путаюсь в том, как сложить их воедино. Я знаю, что должен выехать не позже двух, чтобы к ужину добраться до следующего мотеля в Линкольне. Я смотрю на часы — это просто привычка, на самом деле мне не нужно знать время — и направляюсь в вестибюль гостиницы в поисках бара.
Все вестибюли похожи: сине-серебристые тона, ковры с узорами, ненужный стеклянный лифт и фонтан в форме дельфина или херувима. Даже портье за стойкой в каждом городе словно клонированные. Бары всегда выдержаны в густых красно-коричневых цветах с круглыми стульями из кожзаменителя, напоминающими чайные чашки, и разнородными стаканами для виски.
— Что вам принести? — спрашивает официантка. Или сейчас их называют не официантки, а барменши? Над левой грудью она держит серебряный поднос. На груди надпись «Мари-Луиза».
— А что вы, Мари-Луиза, мне порекомендуете? — как можно любезнее спрашиваю я.
— Во-первых, я не Мари-Луиза. Я надела ее фартук, потому что мой вчера ночью украл вместе с моей машиной и ключами от дома этот сраный ублюдок, мой жених. Во-вторых, — она делает паузу, — это бар. Фирменные блюда нашего заведения — чистый виски и виски со льдом. Ну так вы хотите чего-нибудь выпить или намерены впустую тратить мой день, как остальные жалкие засранцы в этом месте?
Я оглядываю бар. Я здесь единственный посетитель. Я решаю, что она просто расстроена из-за досадного происшествия минувшей ночи.
— Джин с тоником, — делаю я заказ.
— Джина нет.
— Виски «Канадиан Клаб» с имбирем.
— Послушайте, мистер, — отвечает девушка, — у нас только «Джек Дэниэлс» и кола на разлив. Выбирайте. Или приходите позже, когда привезут еще спиртное.
— Я понял. Тогда просто «Джек Дэниэлс».
Она одаривает меня улыбкой — на самом деле она красотка! — и уходит. В ушах у нее покачиваются серьги-мундштуки. Мундштуки. Это меня просветила Ребекка. Мы гуляли по пляжу, и я взял это длинное изделие, унизанное перьями и бисером. Я пытался понять, что это: индейский артефакт или новый туристический сувенир из-за границы. «Это мундштук, папа, — как ни в чем не бывало сказала Ребекка, забрала у меня мундштук и выбросила в урну. — Через них курят марихуану».
Появляется официантка с выпивкой и легонько толкает стакан через стол — содержимое расплескивается, оставляя прозрачную янтарную лужицу. Чтобы не будить в официантке зверя, я вытираю пролитое салфеткой. Золотыми буквами на ней вышито «Холидей-инн».
Официантка взбирается на высокий барный стул, кладет голову на руку и таращится на меня.
Я делаю глоток и пытаюсь выбросить ее из головы. Обычно я не смотрю на женщин — они меня смущают. Но эта — совершенно особый случай. Не только потому, что она носит серьги с перьями; на ней еще красная кожаная юбка, едва прикрывающая ягодицы, и усеянное заклепками бюстье. И белые чулки с рисунком в черный горох, который растягивается у нее на бедрах. Она слишком сильно накрашена, но и здесь не обошлось без выдумки: на одно веко наложены фиолетовые тени, на другое — зеленые.
Я пытаюсь представить Джейн в таком одеянии и громко смеюсь.
Официантка встает со стула, подходит и тычет красным ногтем мне в шею.
— Послушай меня, извращенец. Засунь себе глаза поглубже в голову, а член подальше в штаны.
Она произносит это с такой ненавистью, с такой убежденностью, хотя совершенно меня не знает, и я чувствую, что обязан ответить. Она уже развернулась на каблуках, чтобы уйти, когда я говорю:
— Я не извращенец.
Она даже не поворачивается.
— Правда? Тогда кто ты?
— Я ученый.
Официантка разворачивается и меряет меня взглядом.
— Смешно. А ты выглядишь лучше, чем те типы в синтетических штанах.
Я смотрю на свои брюки. Они шерстяные, летние. Официантка фыркает — смеется.
— При виде меня у тебя молния расходится.
Она достает зеркальце — если честно, не заметил откуда, наверное из колготок, — и осматривает свои зубы. Обнаруживает след от помады и энергично вытирает его большим пальцем.
— Мне жаль, что так случилось с вашей машиной, — говорю я. — И с вашим женихом.
Официантка захлопывает зеркальце и на этот раз засовывает его в вырез бюстье. Розовый пластмассовый край чуть выглядывает.
— Он подлец. Спасибо. — Она смотрит в сторону стойки портье и когда решает, что никто не обращает на нас внимания, перебрасывает ногу через один из соседних стульев и садится. — Не возражаешь?