Копье почувствовал себя оскорбленным самой идеей, что кто-то при помощи механических приспособлений мог понадеяться сравняться с ним в умении убивать. Он прикончит девчонку хотя бы только за ее притворство.
Демоническая оболочка требовала, чтобы он отступил и тем самым выиграл немного времени на исцеление; он проигнорировал ее нытье и поступил наоборот. Копье бросился на псайкера и сразу угодил в окружавший ее ореол леденящего душу холода. Его сила мгновенно пошла на убыль, а боль стала такой ослепительной, как будто из его тела вытягивали вены.
На миг Копье понял, что испытывают погибающие от его рук псайкеры; должно быть, так чувствовала себя Перриг, когда превращалась в пепел.
Он успел нанести удар, пока отлив не унес его еще дальше. Когти мерцающей дугой вспороли воздух и рассекли бронированную ткань и плоть девчонки у самого горла. Этого было мало, чтобы ее убить, но он хотя бы вскрыл вену.
Она зажала рану рукой, чтобы остановить кровотечение, но недостаточно быстро. Хлынула струя алой жидкости. Копье, открыв рот, поймал ее и снова захохотал, глядя, как псайкер, задыхаясь, отступает назад.
Под шлемом Йоты кровь текла изо рта и шеи, капала из ушей и носа. Перед глазами все заволокло красным туманом из-за лопнувших кровеносных сосудов, и из глаз текли красные слезы.
Анимус спекулум накапливал энергию для второго удара. Йота допустила ошибку — в первый раз она ударила слишком рано, не позволив оружию достигнуть максимальной мощности. Ее основной промах заключался в том, что она недооценила возможности этой твари.
В ее системе классификации не было определения тому, с чем она столкнулась. В первый момент она решила, что это еще один ассасин, посланный против нее и остального карательного отряда в какой-то непонятной борьбе за власть. Она не могла понять логики подобного поступка, но между кругами ассасинов нередко возникали странные междоусобицы, вызванные мелкими оскорблениями и разногласиями. Такие вещи происходили тайно и, что более важно, без ущерба для основных миссий Официо Ассасинорум.
Однако этот убийца выходил за рамки ее понимания. В этом она не сомневалась. Даже скользящий удар луча анимус спекулум должен был по меньшей мере его парализовать. Йота навела на него свой аура-сенсор, и полученные данные потрясли ее.
Невероятно, но его психическая составляющая менялась, она трансформировалась. Волнистый ореол потусторонних оттенков разливался от странной субстанции, покрывающей его тело, и внезапно Йота поняла, что смотрит в туманное зеркало самого варпа. Это существо содержало в себе не одну жизнь, а сразу две, и призрачные нити телепатической энергии соединяли их с низшей энергией варпа. Теперь понятно, как ему удалось выжить после выстрела анимус спекулум. Луч, смертельный для любого обитателя реального мира, в бескрайнем океане варпа был не сильнее капли воды. Этот убийца был связан с Имматериумом недоступным ей способом, и ее удар он направил прямиком в варп, где энергия луча рассеялась, не причинив вреда.
Переменчивая аура начала темнеть и стала угольно-черной. Такое Йота уже видела — это был образ ее собственного психического облика. Он изображал ее, и Йота вдруг ощутила, как ее собственная сила неудержимо притягивается этим переменчивым и изворотливым убийцей.
Он был похож на нее и одновременно другой. Хитроумные механизмы анимус спекулум всасывали пси-потенциалы и превращали их в смертельный разряд, а этот человек… это непредсказуемое нечто могло то же самое проделывать самостоятельно.
Это кровь помогла ему. Ее кровь, проглоченная, проанализированная, впитанная.
Йота закричала; впервые в жизни она по-настоящему закричала, познав непроницаемую глубину ужаса. В ее мозгу вспыхнули огни, и она выпустила их. Он рассмеялся, когда огни подкатились к нему и, отразившись, понеслись назад в пространстве и времени.
Рот Йоты наполнился пеплом, и ее крики смолкли.
Это мгновение растянулось на целую вечность. На площади Освобождения не было слышно ни единого звука, ни единого вздоха, как будто всю энергию и все чувства из атмосферы унесло в вакуум. Абсолютное неприятие произошедшего заставило замереть весь Дагонет.
В следующую секунду хрупкое оцепенение разбилось, словно стекло, и толпу охватил хаос, вызванный двумя бурными потоками горя и ярости. Люди устремились вперед, опрокидывая металлические барьеры, и волна медленно покатилась к неровной линии остолбеневших солдат оцепления. Кто-то из них обнажил оружие, другие, не сумев оправиться от шока, были поглощены накатившимся валом.
Койн, повинуясь непонятному для каллидуса импульсу, спрыгнул с цоколя колонны и пробежал к ряду потрескивающих генераторов защитного поля. Никто и не подумал его останавливать. Потрясение здесь ощущалось так сильно, что висело в воздухе, словно дым.
Огромные Астартес уже образовали боевое кольцо вокруг тела своего командира и поводили дулами болтеров из стороны в сторону, отыскивая возможную цель. Койн не мог не восхищаться их дисциплинированностью. Обычные люди сразу впали бы в ярость — и каллидус не сомневался, что за этим дело не станет.
Один из них оттолкнул стоявшего на пути товарища и резким движением сдернул с головы шлем. Койн увидел, как на одно мгновение суровое лицо воина исказилось от неподдельного горя и боли — такие чувства можно было испытывать только к очень близкому человеку, к родному брату. Ассасин был так близко, что смог рассмотреть шрамы на его лице и значок брата-сержанта Тринадцатой роты.
Здесь что-то было не так. Согласно разведывательным данным о Сынах Хоруса, их примарх всегда путешествовал в сопровождении почетной стражи, состоящей из офицеров. Их знали как братство Морниваль.
— Мертв, — донесся до него напряженный голос Астартес. — Убит трусами…
Койн подошел как можно ближе и встал рядом с двумя встревоженными майорами СПО, которые никак не могли решить, идти ли им к Никрану и остальным аристократам или остаться здесь и ждать приказов от Астартес.
Сержант нагнулся над телом и стал что-то делать, но Койн не мог видеть, что именно. Когда Астартес выпрямился, в его руке была латная рукавица. Но нет, это не рукавица. Это превосходно выполненное аутентическое устройство, механический заменитель потерянной в бою руки. Сержант снял ее с тела, чтобы оставить на память как реликвию.
Но Хорус не…
— Мой капитан! — горестно воскликнул сержант, поднимая болтер. — Мой капитан…
Сердце в груди Койна превратилось в холодный камень. Краем глаза он увидел, что губернатор отделился от группы аристократов и двинулся по ступеням к тому месту, где стояли Астартес. Гвалт в толпе становился все громче, и Койну приходилось напрягать слух, чтобы разобрать, что говорит сержант в вокс-передатчик, вмонтированный в шейное кольцо бронекостюма.
— Это Корда, — кратко доложил он. — Местность не безопасна. Повторяю: не безопасна. Нас обстреляли. Брат-капитан Седирэ… убит.
Седирэ. Это имя капитана Тринадцатой роты было знакомо Койну. Но это невероятно. Воин, которого застрелил Келл, был одет в мантию, уникальную накидку, принадлежащую самому примарху…