— За вами следят?
— Но ведь и за вами следят!
— А выбросить её нельзя?
— Можно, — проронил Русинов. — Да пока не нужно. Чего доброго, припрутся сюда глянуть, куда это я делся.
Он заключил радиомаяк в свинцовую камеру и спрятал. У Ольги как-то сразу пропал аппетит. Она принесла с речки пластмассовую бутыль воды, попила и стала медленно проливать на песок. Вода уходила почти мгновенно.
— Кто вы? — спросила она просто. — Не могу понять.
— Я и сам не могу понять, — признался он. — Псих-одиночка… Пришельцы всё парами ходят, компанией, геологи с охраной. А я один. И получается так, что для всех опасен. Для вас в первую очередь.
— Для кого — для вас?
— Кто здесь живёт… Для Петра Григорьевича, для дяди Коли. Да и для вас. Я виноват в том, что весь этот регион находится под негласным наблюдением Службы безопасности.
— Вы меня интригуете или это правда? — Она вылила остатки воды и начала строить песчаный домик.
— Я работал в Институте, который занимался поиском сокровищ на Урале, — сказал Русинов. — Это был закрытый Институт, секретный.
— Сокровищ? Интересно… А какие тут могут быть сокровища?
— Вар-Вар… Слыхали?
— Нет, — промолвила Ольга. — Это что-то из области бажовских былей?
— Примерно да, — согласился он. — Только Бажов наложил древние предания на Петровские времена.
— И вы теперь ищете сокровища Хозяйки Медной горы?
— Раньше её называли Валькирия, — объяснил Русинов, — или Карна.
— Но Валькирии — это же воинственные девы! — изумилась она. — При чём здесь сокровища?
— Так их называли в эпосе. А если извлекать из него рациональные зёрна, то назначение этих дев несколько иное. Во время оледенения люди не ушли отсюда, а спустились жить в пещеры. Здесь было целое пещерное государство, подземное царство. Поскольку мужчины гибли, то возник матриархат…
— Это скучно, — вдруг сказала она. — Не извлекайте рациональных зёрен. И вообще, давайте забудем эту тему! Мне теперь всё ясно. Когда вы состаритесь, станете точной копией Петра Григорьевича.
— Вот как? — рассмеялся он и вспомнил запуск «летающих тарелок», однако не стал открывать секрета. — Куплю себе дельтаплан и буду летать!
— Шею не сверните! — заметила Ольга со знакомой тоскующей ноткой. — Кстати, как спина?
— Всякая болезнь как любовь: если о ней забыл, значит, всё прошло, — серьёзно заключил он.
— А вы любите свою жену? Или прошло?
— У меня нет жены. Я свободен!
— Это называется территориальный холостяк.
— Нет, правда, — улыбнулся Русинов. — Мы давно развелись, живём в разных местах… И как только разъехались, обоим стало хорошо.
Если она смотрела в глаза, то как-то особенно, профессионально, как врач, определяющий диагноз по цвету и состоянию радужной оболочки.
— Зачем вы обманываете? Я не понимаю мужчин, которые обманывают для того, чтобы поухаживать за женщиной. Какой смысл в этом? Желание показаться чище, привлекательней? Но чище было, если бы вы сказали правду. И тогда ваш… предмет не станет обольщаться…
— Я вам говорю правду! — слегка вскипел Русинов. — Почему вы не верите?
Ольга разломала, разворошила построенный песчаный домик-пещеру, утрамбовала песок, но тут же начала строить заново.
— Перед отъездом Пётр Григорьевич предупредил меня… чтобы я проявила осторожность. Он даже стал бояться, не хотел отпускать с вами.
— Интересно! То сам подталкивал, то стал оберегать! С чего это вдруг?
— Узнал, что вы женаты и очень любите свою жену.
— От кого? — засмеялся он. — Да как можно узнать об этом? Он что, в душу мне заглянул?
— Может, и в душу… Когда вы ездили в Ныроб, он сказал мне… Вы же посылали жене телеграммы?
— Посылал, но откуда это известно Петру Григорьевичу? — насторожился Русинов. — Я ему не говорил!
— Откуда-то узнал. И сказал, — песок под её руками уже подсох и рассыпался. — Но всё-таки посылали?
Русинов взял бутылку, сходил на речку и набрал воды. Почти всю вылил Ольге под руки, остальное — себе на голову.
— Кругом глаза и уши! Полный контроль! Ничего не скроешь!
— Я же говорила… Наверное, потому, что вы опасный человек.
— Боитесь меня?
— Боюсь, — не поднимая глаз, проронила она.
— Правильно делаете! — Он сел за её спиной и тоже начал рыть песок — просто яму. — Я причинил тут всем большой вред. Но клянусь, больше не причиню! Готов просить прощения, только не знаю у кого. Дурацкое состояние, когда приходится оправдываться!
— А вы не оправдывайтесь, — посоветовала Ольга. — Живите, и всё.
После сильных дождей, когда казалось, земля уже не принимает влаги, песок успел просохнуть на глубину ладони всего за сутки. Яма превращалась в воронку.
— Живите, радуйтесь, — продолжала она натянуто-весёлым голосом. — Смотрите, вода бежит, солнце светит, птицы поют, комары…
— Хотел вызвать сюда своего друга, — признался Русинов. — Мне одному сейчас не разобраться… Я никому здесь не доверяю, кроме вас. Но вы боитесь и тем более не верите. А это лето очень важное, может, нынче всё и решится! Вот приедем к вашему отцу, он тоже не поверит. Потому что я передам ему банку с вербным мёдом.
— При чём здесь мёд? — Ольга развернулась к нему. — Вы не перегрелись?
— При том, что мёд — моя визитная карточка, — объяснил он. — Одну такую банку я уже свозил в Ныроб, учителю Михаилу Николаевичу.
— Ну и что? Я его знаю…
— Ничего… Он выдал рекомендации отправить меня с пасеки к вашему отцу, выслать как опасный элемент. Ваш отец получит вербный мёд и сразу поймёт, как со мной поступить.
— Не может быть! Михаил Николаевич очень честный и интересный человек! У него восемь детей!
— Конечно, честный! У плохих людей столько детей не рождается, — заключил Русинов. — Только я здесь — лишний. И от меня хотят избавиться. Потому что знают, кто я, где работал и чем занимался.
— Я теперь понимаю, почему Пётр Григорьевич попросил меня не подпускать вас к дяде Коле, — неожиданно проговорила Ольга, — и вообще, присматривать за вами…
— А папа запретил упоминать имя Авеги!
— Знаете что! — Она подскочила. — Мы сейчас съедим этот мёд!
И не дожидаясь ответа, побежала к машине. Через минуту вернулась с банкой в руках.
— Хочу мёду! На пасеке не хотела, а сейчас хочу! — Она открыла банку, понюхала. — Как его много — на дух не надо, а когда мало, он такой вкусный! Берите ложку!