Фенолио с удивлением посмотрел на него.
— Да, я помню твою книгу наизусть, — сказал Мо. — Ты ведь знаешь, сколько раз я прочел ее вслух, после того как твои слова заглотили мою жену.
Златогрудые птички исчезли с внутреннего двора. В каменный бассейн гляделась статуя Зяблика, а дерево, говорившее с луной, если такое и было на самом деле, давно срубили. На месте сада был теперь загон для собак, и охотничьи псы нового хозяина Омбры прижимали чуткие носы к посеребренной решетке. "Это давно уже не твоя повесть, старик", — думал Мо, шагая рядом с Фенолио по внутреннему двору. Но кто же тогда ее рассказывает? Орфей? Или рассказчиком стал теперь Змееглав, у которого вместо чернил и пера — кровь и железо?
К Бальбулусу их проводил Туллио — слуга с мохнатым лицом, о котором в книге Фенолио говорилось, что отец его был кобольд, а мать — кикимора.
— Как поживаешь? — спросил Фенолио, когда Туллио вел их по коридору.
Как будто старику когда-нибудь было дело до того, как поживают его создания!
Туллио пожал плечами.
— Они меня травят, — сказал он еле слышно. — Друзья нашего нового правителя. А друзей у него много. Они гоняют меня по коридорам, сажают в загон к собакам. Но Виоланта меня выручает. Она моя заступница, хотя сын ее — чуть ли не худший из них из всех.
— Ее сын? — шепотом переспросил Мо у Фенолио.
— Да, разве Мегги тебе не рассказывала? Якопо, настоящий дьяволенок. Весь в деда, хотя внешне все больше напоминает отца. О Козимо он не пролил ни одной слезинки. Хуже того: он, говорят, размалевал его статую в склепе красками Бальбулуса. По вечерам он сидит рядом с Зябликом или на коленях у Коптемаза и не хочет идти к матери. Ходят даже слухи, что он шпионит за ней по поручению деда.
Дверь, у которой наконец остановился Туллио, запыхавшись от подъема по бесконечной лестнице, тоже не упоминалась в книге Фенолио. Мо невольно протянул руку и потрогал буквы, покрывавшие ее сплошным узором. "Они очень красивые, — рассказывала Мегги, когда они сидели в застенке Дворца Ночи, — и переплетаются, как будто написаны по дереву жидким серебром".
Туллио постучал в дверь мохнатым кулачком. Голос, ответивший "войдите", мог принадлежать только Бальбулусу. Холодный, самовлюбленный, высокомерный… Мегги описывала лучшего миниатюриста Чернильного мира далеко не лестными эпитетами. Туллио приподнялся на цыпочки, взялся за ручку двери — и тут же испуганно выпустил ее.
— Туллио! — Голос, раздавшийся снизу, был совсем детским, но, похоже, его владелец привык отдавать приказы. — Туллио, куда ты запропастился! Иди держать факелы Коптемазу!
— Якопо! — Туллио пролепетал это имя, словно название заразной болезни.
Он весь съежился и невольно спрятался за спину Мо.
По лестнице взбегал мальчик лет шести-семи. Мо никогда не видал Козимо. Зяблик велел уничтожить все его статуи, но у Баптисты сохранилось несколько монет с портретом юного правителя. До того красив, что кажется ненастоящим, — так все о нем отзывались. Сын, похоже, унаследовал красоту отца, но она еще только начинала проступать на круглом детском лице. Лицо это не вызывало симпатии. Глаза глядели настороженно, а рот был сжат угрюмо, как у старика. Черная туника расшита серебряными змеями — геральдическим знаком деда, пряжка пояса тоже изображала змеиную голову, а с кожаного шнурка вокруг шеи свисал серебряный нос — очевидно, подарок Свистуна.
Фенолио встревоженно посмотрел на Мо и шагнул вперед, словно желая защитить его от мальчишки.
"Иди держать факелы Коптемазу". Что теперь будет? Мо посмотрел с площадки вниз: Якопо пришел один, а замок большой. И все же рука сама скользнула к ножу, спрятанному в поясе.
— Это кто? — Детским в этом голосе было только упрямство. Якопо запыхался, взбегая по лестнице.
— Это… мм… наш новый переплетчик, ваше высочество! — ответил Фенолио с поклоном. — Вы, наверное, помните, что Бальбулус без конца жалуется на здешних неумех-преплетчиков.
— А этот, значит, лучше? — Якопо скрестил на груди короткие детские ручки. — Что-то он не похож на переплетчика. Переплетчики все старые и бледные, потому что никогда не выходят на воздух.
— Ну что вы, иногда все же выходим, — отозвался Мо. — Чтобы купить самую лучшую кожу, новые клейма или хорошие ножи, а еще, чтобы просушить на солнце отсыревший пергамент.
Трудно бояться такого карапуза, хотя Мо был наслышан о его зловредности. Якопо напомнил ему мальчишку, с которым он учился когда-то в одном классе. Бедняга был сыном директора школы и расхаживал по школьному двору с невероятно гордым видом — точная копия отца, — а сам смертельно боялся всех и каждого. "Хорошее наблюдение, Мортимер, — заметил он сам себе, — но то был сын директора школы, а это — внук Змееглава. Так что поберегись".
Якопо нахмурился и неодобрительно посмотрел на него. Ему явно не нравилось, что Мо такой высокий.
— Ты не поклонился! Нужно кланяться, когда со мной разговариваешь!
Под предостерегающим взглядом Фенолио Мо наклонил голову.
— Да, ваше высочество.
Это было нелегко. Мо очень хотелось погонять Якопо по коридорам замка, как он когда-то делал с Мегги в доме Элинор, — просто чтобы увидеть, не проступит ли в нем ребенок, так тщательно скрытый за повадками деда.
Якопо ответил на поклон великодушным кивком, и Мо снова опустил голову, чтобы скрыть улыбку.
— У моего деда как раз неприятности с одной книгой, — заявил Якопо высокомерным тоном. — Большие неприятности. Может, ты сумеешь ему помочь?
Неприятности с книгой. У Мо на мгновение замерло сердце. Он словно увидел перед собой ту книгу, почувствовал пальцами ее бумагу. Гора пустых белых страниц…
— Мой дед уже перевешал уйму переплетчиков из-за этой книги. — Якопо внимательно посмотрел на Мо, словно прикидывая, какого размера должна быть петля, чтобы охватить его шею. — С одного он даже велел содрать кожу, потому что тот клялся, что сумеет ее восстановить. Может, теперь ты попробуешь? Только мы должны поехать во Дворец Ночи вместе, чтобы дед видел, что это я тебя нашел, а не Зяблик.
К счастью, Мо не пришлось отвечать. Украшенная буквами дверь отворилась, и на пороге показался разъяренный человек.
— Что здесь происходит? — закричал он на Туллио. — Сперва ко мне стучат, но никто не заходит. Потом за дверью начинается болтовня, так что я не могу сосредоточиться. Поскольку пришли, видимо, не ко мне, я был бы очень признателен всем собравшимся, если бы они продолжили свою беседу в другом месте. В замке более чем достаточно помещений, где никто не занят серьезной работой!
Бальбулус… Мегги очень похоже его описала. Легкая шепелявость, курносый нос, полные щеки, каштановые волосы, уже слегка поредевшие надо лбом, хотя он был еще молодым человеком. Миниатюрист, и, судя по работам, которые видел Мо, — один из лучших, как в этом, так и в другом мире. Мо забыл о Якопо и Фенолио, о позорном столбе и корчившемся на нем мальчишке, о солдатах внизу и о Коптемазе. Он думал только о том, что ждет его за этой дверью. От одного взгляда на мастерскую через плечо Бальбулуса сердце у него заколотилось, как у школьника. Так же сильно оно билось, когда он впервые держал в руках переписанную и украшенную Бальбулусом книгу, — тогда он был пленником во Дворце Ночи и находился на волосок от смерти. Искусство этого мастера заставило его забыть об этом. Буквы, выведенные с такой легкостью, словно письмо было самым естественным занятием для человеческих рук, и миниатюры… Пергамент жил и дышал.