Разочарование пронзило Орфея как острый нож. Он скорее наклонил голову, чтобы скрыть его, и стал подыскивать подходящие слова — лестные, но не слишком раболепные. Разговаривать с власть имущими — особое искусство, но у Орфея был большой опыт. В его жизни всегда присутствовали люди, обладавшие большей властью, чем он. Первым был его отец, вечно недовольный неуклюжим сыном, любившим книги больше, чем работу в родительской лавке, где мальчику приходилось день-деньской любезно улыбаться входящим туристам, подавать сувениры, отсчитывать сдачу, вместо того чтобы лихорадочно листать книгу в поисках места, где ему пришлось в последний раз оторваться от вымышленного мира. Орфей не мог сосчитать затрещины, полученные им за тайную страсть к чтению. На каждые десять страниц наверняка пришлось хотя бы по одной, но эта цена никогда не казалась ему слишком высокой. Что такое затрещина по сравнению с десятью страницами, уносящими тебя прочь от всего, что ты ненавидишь, десятью страницами подлинной жизни вместо скуки, которую остальные называли действительностью?
— Ваша милость! — Орфей склонил голову еще ниже. Как смешно выглядел Зяблик в своем припудренном серебром парике, с тощей шеей, жалко торчавшей из пышного бархатного воротника. Бледное лицо было таким невыразительным, будто его создатель забыл нарисовать брови, а глаза и губы лишь бегло наметил.
— Ты хочешь говорить со Змееглавом? — Даже голос у него был несолидный. Злые языки говорили, что Зяблик без особых усилий мог использовать его как манок для уток, на которых так любил охотиться.
"Пот с этого безмозглого слабака так и льет! — думал Орфей, льстиво улыбаясь. — Впрочем, я бы на его месте, наверное, тоже вспотел. Змееглав прибыл в Омбру, чтобы покарать своего злейшего врага, и узнает вместо этого, что его шурин и его герольд упустили бесценного узника. Удивительно, что оба еще живы".
— Да, ваше высокопревосходительство. В любое время, которое Серебряный князь сочтет удобным! — Орфей с удовольствием отметил, что его голос в пустом зале звучит еще эффектнее, чем обычно. — Я должен сообщить ему известия, которые могут оказаться чрезвычайно важными.
— О его дочери и о Перепеле… — Зяблик с подчеркнуто равнодушным видом снимал пылинки с бархатного рукава. Надушенный болван!
— Да, именно так. — Орфей откашлялся. — Вы ведь знаете, у меня есть высокопоставленные клиенты и влиятельные друзья. Порой моих ушей достигают сведения, хранимые в глубокой тайне, внушающие тревогу факты, и я хочу быть уверен, что ваш зять в курсе дела.
— И что это за факты?
Осторожно, Орфей!
— Мне очень жаль, ваша милость, — он постарался придать голосу интонации подлинного сожаления, — но об этом я могу сообщить только самому Змееглаву. Речь ведь идет о его дочери.
— Вряд ли он сейчас особенно расположен о ней говорить! — Зяблик поправил парик. — Коварная уродка! Уводит моего пленника, чтобы отобрать у меня трон Омбры! Грозится, что убьет его, если отец не побежит за ней в горы, как собака за костью. Как будто мы мало потрудились, ловя этого проклятого Перепела! Но почему я тебе все это рассказываю? Наверное, потому, что ты добыл для меня единорога. Лучшая охота моей жизни! — Он грустно посмотрел на Орфея бесцветными глазами. — Чем прекраснее жертва, тем большее наслаждение ее убить, правда?
— Мудрые слова, ваша милость, мудрые! — Орфей снова поклонился. Зяблик любил поклоны.
Нервно взглянув на караульных, наместник склонился с трона к Орфею.
— Мне бы хотелось еще единорога! — тихо сказал он. — Все мои друзья были в восторге. Как ты думаешь, получится у тебя достать еще одного такого? А может быть, даже немного покрупнее?
Орфей обнадеживающе улыбнулся Зяблику. Что за болтливый слабак! Впрочем, в каждой истории нужны и такие персонажи. Обычно они довольно быстро погибают. Остается надеяться, что это верно и для шурина Змееглава.
— Разумеется, ваша милость! С этим я справлюсь, будьте уверены. — Орфей продумывал каждое слово, хотя с дураком наместником, это, наверное, было излишне. — Но сперва мне нужно поговорить с Серебряным князем. Уверяю вас, то, что мне нужно ему сообщить, действительно чрезвычайно важно. И поможет вам, — он хитро улыбнулся Зяблику, — сохранить трон Омбры. Устройте мне аудиенцию у вашего бессмертного зятя, и Перепела ждет заслуженный конец, Виоланта тоже будет наказана за свое коварство, а для вашего триумфа я доставлю в Омбру Пегаса, который произведет на ваших друзей еще большее впечатление, чем единорог. Вы сможете охотиться за ним с арбалетом и соколами.
Бесцветные глаза Зяблика расширились от восторга.
— Пегас! — выдохнул он, подзывая нетерпеливым жестом караульного. — О, это и правда чудесно! Хорошо, я устрою тебе аудиенцию, но выслушай мой совет, — Зяблик понизил голос до шепота, — не подходи к моему зятю слишком близко. Две мои собаки умерли от запаха, который от него исходит!
Змееглав заставил его ждать еще час. Время тянулось мучительно медленно — Орфею казалось, что это самый долгий час в его жизни. Зяблик расспрашивал о других диковинных животных, которых можно раздобыть для охоты, и Орфей обещал василисков и шестилапых львов, одновременно подыскивая в уме нужные слова для разговора со Змееглавом. Тут нельзя было допустить ни малейшей промашки. Ведь владыка Дворца Ночи был известен своим умом не меньше, чем жестокостью. Орфей о многом успел подумать после визита Мортолы, и все мысли приводили его к одному и тому же результату: только приняв сторону Змееглава, сможет он воплотить свою мечту о богатстве и власти. Серебряный князь был по-прежнему самой могучей фигурой в этом мире, несмотря на заживо разлагающееся тело. С его помощью, возможно удастся вернуть книгу, которая превращала этот мир в великолепную игрушку для Орфея, пока Сажерук ее не похитил. Не говоря уж о другой книге, которая позволяет своему владельцу не прекращать игру во веки веков…
"Как скромны твои желания, Орфей! — сказал он себе, когда эта мысль впервые обрела в его уме четкие очертания. — Две книги — и больше тебе ничего не нужно! Всего лишь две книги — причем одна с пустыми страницами и в весьма плачевном состоянии!"
Да, вот это была бы жизнь! Орфей всемогущий, Орфей бессмертный, герой того мира, в который он влюбился еще в детстве.
— Идет! — Зяблик вскочил так поспешно, что парик сполз ему на лоб. Орфей вздрогнул, очнувшись от прекрасных грез.
Читатель не видит по-настоящему героев книги. Он их чувствует. Орфей впервые убедился в этом, когда лет в одиннадцать пытался описать, и тем более нарисовать героев своих любимых книг. Когда Змееглав выступил из темноты, Орфей испытал то же, что при первой встрече с ним на книжных страницах: страх и восхищение. Он остро ощущал жестокость, окружавшую Серебряного князя, как черный ореол, властную мощь, от которой перехватывало дыхание. Но, читая книгу, он представлял себе Змееглава намного выше ростом. И конечно, у Фенолио ничего не говорилось об измученном лице, раздувшейся плоти и отекших руках. Видно было, что каждый шаг причиняет Змееглаву боль. Глаза под тяжелыми веками были налиты кровью. Они слезились даже от тусклого света свечей, а запах, исходивший от раздутого тела, вызывал почти непреодолимое желание зажать нос и рот.