С замершим сердцем Джеральд вступил в холл, пол которого был выложен цветной плиткой, быстро подошел и заглянул в большую красивую комнату. В кресле у огня спал мистер Брангвен, опершись головой о край большой деревянной каминной доски. Его румяное лицо казалось съежившимся, ноздри раздувались, рот немного раскрылся. Достаточно малейшего звука, чтобы он проснулся.
Джеральд замер на секунду. Он взглянул на дверной проем за спиной. Там было темно. Он вновь замер. Затем он быстро поднялся по лестнице. Его чувства были настолько тонко, настолько сверхъестественно обострены, что, казалось, он держит в своей воле весь этот полусонный дом.
Он преодолел первый пролет и остановился, едва дыша. И здесь тоже, прямо над дверью первого этажа, находилась еще одна дверь. Это должна быть спальня родителей. Он слышал, как мать ходила по комнате при свете свечи. Она ждала, когда ее муж поднимется наверх.
Джеральд осмотрел темную площадку. Затем молча и на цыпочках прошел по ней, ощупывая стену кончиками пальцев. Вот дверь. Он остановился, прислушаясь. Было слышно дыхание двух человек. Это не тут.
Крадучись, он пошел дальше. Вот еще одна дверь, слегка приоткрытая. В комнате было темно и пусто. Затем следовала ванная, – он чувствовал тепло и запах мыла. И наконец еще одна спальня – и только одно нежное дыхание. Это она!
Почти с магической осторожностью он повернул ручку двери и на дюйм приоткрыл ее. Дверь слегка скрипнула. Он приоткрыл еще на дюйм, и еще. Его сердце не билось, казалось, он создал вокруг себя молчание, забытье.
Он был в комнате. Спящий человек нежно дышал. Было очень темно. Дюйм за дюймом он нащупывал путь вперед ногами и руками. Он дотронулся до кровати, он слышал дыхание спящего. Он подошел совсем близко и наклонился, как будто его глаза могли различить, что там было. И тут у самого своего лица он увидел круглую темную голову мальчика.
Он пришел в себя, развернулся, увидел, что дверь распахнута и в ней слабый свет. Он быстро отступил, прикрыл дверь, не закрывая ее плотно, и быстро спустился вниз. На самых ступеньках он заколебался. Было еще время сбежать.
Но об этом нельзя было и думать. Он выполнит то, что задумал. Он метнулся, словно тень, мимо двери в родительскую спальню и начал карабкаться по второму лестничному пролету. Ступеньки скрипели под тяжестью его тела – это очень его раздражало. Вот будет ужас, если дверь спальни под ним распахнется и мать увидит его! Но если этому суждено, то этого не миновать. Он все еще держал себя в руках.
Он еще не совсем поднялся наверх, когда услышал быстрый топот внизу, услышал, как закрывается и запирается дверь, услышал голос Урсулы, а затем сонный возглас ее отца. Он быстро взлетел на верхнюю площадку.
Вновь распахнутая дверь, пустая комната. Нащупывая путь вперед кончиками пальцев, идя быстро, словно слепой, боясь, что Урсула поднимется наверх, он нащупал еще одну дверь. Тут, обострив все свои сверхъестественно тонкие чувства, он прислушался. Он услышал, как кто-то ворочается в постели. Это должна быть она.
Очень мягко, как человек, у которого осталось только одно чувство, ощущение, он повернул защелку. Она стукнула. Он замер. Простыни зашуршали. Его сердце не билось. Он вновь отвел защелку и очень мягко толкнул дверь. Открываясь, она скрипнула.
– Урсула? – испуганно произнес голос Гудрун. Он быстро открыл дверь и закрыл ее за собой.
– Урсула, это ты? – опять раздался испуганный голос Гудрун. Он услышал, что она села в постели. Еще мгновение и она закричит.
– Нет, это я, – сказал он, наощупь пробираясь к ней. – Это я, Джеральд.
Она, замерев, сидела в постели в крайнем замешательстве. Она была слишком поражена, застигнута врасплох, и поэтому даже не испугалась.
– Джеральд! – эхом отозвалась она в крайнем изумлении.
Он пробрался к кровати и его вытянутая рука слепо дотронулась до ее теплой груди. Она отшатнулась.
– Давай я зажгу свет, – сказала она, вскакивая с постели.
Он стоял, не двигаясь. Он услышал, как она нащупала коробок спичек, услышал, как двигаются ее пальцы. Затем он увидел ее в свете спички, которую она подносила к свече. Комната осветилась, затем вновь потемнела, когда пламя на свече уменьшилось, чтобы затем разгореться с новой силой.
Она взглянула на него, стоявшего с другой стороны кровати. Его кепка была натянута на лоб, черное пальто застегнуто на все пуговицы до самого подбородка. Его лицо было странным и светящимся. Он казался ей неотвратимым, как посланник судьбы.
Когда она увидела его, она все поняла. Она поняла, что в создавшейся ситуации была предопределенность, которой придется подчиниться. Однако она должна была бросить ему вызов.
– Как ты сюда попал? – спросила она.
– Поднялся по ступенькам – дверь была открыта.
Она взглянула на него.
– И я не закрыл дверь, – сказал он.
Она быстро пересекла комнату и, мягко прикрыв дверь, заперла ее. Затем вернулась обратно.
Она была восхитительной со своими удивленными глазами, вспыхнувшими щеками и хотя и короткой, но толстой косой, спускавшейся по спине поверх длинной, до самого пола, прозрачной белой ночной сорочке.
Она увидела, что его сапоги были все в глине, что его брюки были также испачканы глиной. И она спрашивала себя, а вдруг он оставил следы по всему дому. Он казался странным, стоя в ее спальне рядом со смятой кроватью.
– Зачем ты пришел? – почти с досадой поинтересовалась она.
– Потому что хотел, – ответил он.
Это она могла прочесть по его лицу. Это была судьба.
– Ты весь в грязи, – поморщившись, ответила она, но с нежностью.
Он посмотрел на свои ноги.
– Я шел в темноте, – ответил он и почувствовал острое возбуждение.
Повисла пауза. Он стоял у одного края смятой постели, она – у другого. Он даже не сдвинул со лба кепку.
– И что тебе нужно от меня? – вызывающе бросила она ему.
Он отвернулся и не ответил. И только потому, что его лицо было таким необычайно красивым и мистически привлекательным, таким четким и странным, она не прогнала его. Но для нее его лицо было слишком прекрасным и слишком загадочным. Оно очаровывало ее, как зачаровывает истинная красота, окутывало ее чарами, вызывало тоску в сердце, боль.
– Что тебе нужно от меня? – повторила она настороженным голосом.
Долгожданный момент настал – он отбросил кепку и подошел к ней. Но он не мог дотронуться до нее, потому что она стояла босиком в своей ночной рубашке, а он был грязным и мокрым. Ее глаза, широкие, огромные и удивленные, наблюдали за ним и задавали ему самый важный вопрос.
– Пришел, потому что должен был, – ответил он. – А зачем ты спрашиваешь?
Она смотрела на него с сомнением и удивлением.
– Должна и спрашиваю, – сказала она.