— У меня есть кому приказывать, — довольно сдержанно сказал Глеб. — Группа «Щит» вам не подчиняется и выполняет самостоятельную задачу. Так что позвольте откланяться.
Миротворец медленно взбагровел, стиснул тонкие губы. Было полное ощущение, что сейчас взорвется, начнет орать, но выдержки ему было не занимать
— Мне подчиняются все части, находящиеся в республике, — тихим, не терпящим возражения басом пророкотал Миротворец — Без всякого исключения.
Он действительно в то время стал полновластным хозяином Приднестровья; это была пора его расцвета, начало царствования. Национального героя не одергивали, поскольку вместе с «румынами» крепко перепугался и сам молодой еще и не почувствовавший свою силу режим в России. Москва тогда оставалась в замешательстве и не знала, что делать с Миротворцем, проявляющим слишком много инициативы, хладнокровия и силы. Выпущенный из бутылки джинн мог вырасти в монстра, угрожающего жизни того, кто его выпустил, поскольку он уже определил и объявил на весь мир, что режим в Молдове, сходный с режимом в России, человеконенавистнический и откровенно фашистский. А убитая перестроечным горем Россия жаждала национального героя и готова была видеть его во всякой сильной личности, хотя бы на толику достойной славы народного заступника.
Возможно, тогда из него еще мог вырасти и народный заступник, и радетель Отечества своего, если бы хватило на это воли. Но воля стремительно оборачивалась самолюбованием, нетерпимостью, а то и примитивной спесью. И окончательно выскользнула из объятий, когда Миротворца жестко и резко одернули.
И все-таки упрямство Глеба поколебало тогда его спокойствие. Не меняя тона, он заговорил более конкретно, дескать, в гробу видел все эти элитные подразделения и спецназы, от которых нет толку, слишком много им оказывается внимания, как породистым лошадям, изнеженным в золотых конюшнях и годным только для выставок по экстерьеру.
— Ухожу, чтобы остаться, — ответил на это Головеров и ушел.
Правда, через пару дней от деда Мазая пришла шифровка — приказ вернуться в Москву…
Сюда, в Чечню, явился уже не тот самовластный царь, но все-таки, но все-таки…
Приехал, чтобы выполнить «судьбоносную» миссию, вероятно, определенную ему умными, но не дальновидными советниками как политический имидж. Глеб выслеживал его более тщательно, чем Кастрата, хотя и не присудил его к наказанию, ибо не знал глубинной подоплеки его миротворческой деятельности. При всем раскладе не хотелось верить, что бывший национальный герой возник в «горячей точке», чтобы отработать первый план — сдать окончательно Чечню в руки бандформирований, отколоть ее от России и представить армию — пока еще боеспособную русскую армию — как побежденную. Это казалось Головерову слишком простым решением, рассчитанным на непосвященную публику, на досужие разглагольствования самой «умной» четвертой власти. Зря и случайно в этом мире ничего не делалось, особенно в области геополитики — войн, запрограммированных побед и поражений.
Головеров забыл на время — потом оказалось, навсегда, не воплощенные еще акты возмездия для тройки преемников Диктатора и стал отслеживать каждый шаг Миротворца, сделанный им на территории Чечни. Он много и зачастую тайно встречался с «полевыми командирами», как теперь уважительно называли главарей бандитских шаек, много и подолгу вел переговоры с руководством сепаратистов, и, вероятно, всем раздавал какие-то обещания, а скорее всего, заверения и клятвы, продиктованные ему в столице. Информация шла бедная: Глеб все еще работал под прикрытием Интерпола, и это хоть и позволяло вербовать новую агентуру, играя на конкуренции в сфере наркобизнеса, однако не приносило больших результатов. «Наркуш» отсекали от секретных переговоров на первом же этапе, не хотели путать Божий дар с яичницей.
Оставался последний надежный путь — перехватить Миротворца и провести с ним свой разговор. Благо, тот наверняка помнил по Приднестровью элитную группу «Щит» из команды деда Мазая.
К Миротворцу не подпускали и на выстрел, вопреки тому, как рекламировали по телевидению его миссию в Чечне, показывая на улицах городов среди «простых трудящихся», уставших от войны. Глеб вынужден был оставить «крышу» Интерпола и явиться в образе корреспондента газеты «Вашингтон пост»: журналистов бывший национальный герой обожал, хотя держался с ними подчеркнуто грубо и нагло, видимо, полагая, что это проявление мужества и воли. На заранее условленную встречу Головеров пришел одетым по-американски небрежно и принципиально небритым. Правда, это была другая небритость, модная. И Миротворец не признал его, должно быть, смутил английский язык, которого он не знал, впрочем, как и все остальные языки мира, кроме родного. Глеб сразу же предупредил о конфиденциальности встречи, намекнув на особый, порученный президентом США, разговор, и таким образом избавился от присутствия свидетелей.
— Командир группы «Щит» подполковник Головеров, — представился он и нарочито сел в кресло по-американски, ноги на стол.
В языке, а главное, в предпосылке все-таки была определенная магия, зачаровавшая сознание бывшего нац-героя. Самообладание не изменило ему, имидж был отработан четко, но на несколько секунд он ошалел. Глеб увидел замешательство и недоумение! И этого было достаточно, чтобы заявить свою инициативу в разговоре, право задавать вопросы и получать вразумительные ответы. Конечно, Миротворец тут же взял себя в руки, знакомо побагровел и сжал губы. И потом, как опытный актер, минуту держал паузу.
— Группа «Щит», — в голосе послышалось что-то ностальгическое, однако же наигранное. — Да, помню, помню… А что вы делаете здесь? По моим сведениям, вас тут быть не должно.
— По вашим — да, — согласился Головеров. — Но по факту — я здесь работаю.
— Почему я не знаю об этом?
— Видимо, не посчитали нужным посвятить в такие тонкости.
Миротворец проглотил это, похоже, основания к тому у него были.
— Почему вы явились в таком… виде? Американский корреспондент!..
— Ну так мы же не в Приднестровье! — усмехнулся Головеров. — Там вы принимали победу, здесь хлопочете о капитуляции. Там — царь, здесь — парламентер с белым флажком…
Лицо его стало тяжелым, серо-землистым, и Глеб понял, что перегибать с самого начала не стоит, не получится разговора.
— Беру свои слова обратно! — сказал Глеб. — Это все из-за старой неприязни. Помните, как изгоняли меня из Приднестровья?.. Откровенно сказать, я тогда обиделся. Но дело прошлое!.. Меня привело к вам сегодняшнее положение вещей, прямо скажем, необъяснимое и противоречивое.
В какой-то миг Глебу показалось, что Миротворец готов кликнуть охрану и арестовать, либо вышвырнуть его вон — гримаса глухого недовольства мелькнула на лице. Бывшего нацгероя и не нужно было заинтересовывать; он и так бы не позвал подмогу, ибо имел недюжинное чутье на людей. И если к нему явился командир группы элитного спецподразделения, о пребывании в Чечне которого он не знал и не подозревал, значит за этим что-то стояло. И это что-то могло сильно повлиять на миссию Миротворца и на его политическую карьеру.