— Ну ты и скотина, Алик! Рожу бы тебе набить. Контракт-то я по пьянке подмахнул, а ты воспользовался… Напоил и подсунул!
— В чем дело, Сашенька? — будто бы испугалась законная жена. — Что ты говоришь?..
— А ты молчи, тварь! — огрызнулся Саня. — Не с тобой говорю!
Она умолкла, поглядывая на шефа; тот же оценивал ситуацию и не выдавал чувств.
— Возникли сомнения, друг мой? — ласково спросил благодетель. — Мы сейчас же все обсудим!
— Поздно обсуждать! Дело сделано! — Грязев зло мотнул головой. — А можно было все сделать по-человечески, без подлости. У меня нет уверенности теперь, что вы еще какую-нибудь гадость не подбросите… Запомни, Алик: если вы снова начнете мудрить, этим контрактом можешь сходить подтереться. Только почувствую — сразу же уйду. Ты же понимаешь, за мной углядеть невозможно, а границы меня не держат. Считай, что это дополнительные условия к контракту.
Алик каялся и соглашался на все, и в этой беспредельной готовности уступать Саня почувствовал, что честно играть с ним не будут. На грузино-турецкой границе благодетель распрощался с молодоженами и поехал назад, а за таможней их поджидали другие люди и другой автомобиль. Конвейер переброски «туристов» был отлажен и действовал на высшем уровне сервиса. Гидом теперь оказался веселый сорокалетний отуреченный азербайджанец Бауди, великолепно владеющий русским языком. Он вел машину и с восторгом рассказывал о бывшей армянской земле, где некогда процветала древнейшая цивилизация. Хрестоматийные названия — Аракс, гора Арарат, озеро Ван, река Тигр сбивали с толку, укачивали воображение, и Грязев начинал ощущать себя туристом, богатым, беззаботным путешественником, которому все рады, готовы услужить, вкусно накормить, положить в мягкую постель. Вот так бы однажды проехать по всей земле, посмотреть на мир и успокоиться навсегда, поселившись в маленьком провинциальном городке…
К концу пути от древней цивилизации ничего не осталось, вокруг была жестокая современность — полуразрушенные горные селения и городки вытесненных и изгнанных курдов. Все, от снесенных артиллерией домов до бродячих собак и бесхозного скота, было точь-в-точь похоже на Карабах, война выравнивала временное различие и делала однообразной географию. Учебный диверсионный центр оказался запрятанным в курдских горах и размещался в брошенном селении. Вид разоренного жилья, следы трагедии, горя, пронесшегося здесь как пожар, в один момент избавили Грязева от ощущения беспечности. Он будто проснулся и вновь оказался в «горячей точке»: повсюду мелькали вооруженные люди в камуфляже, разъезжали окрашенные в защитный цвет джипы, слышались команды на незнакомом, непривычном уху языке, усиленные блок-посты с пулеметными гнездами и готовыми к бою орудиями безоткатной артиллерии перекрывали все въезды и выезды. Веселость Бауди тоже будто испарилась, после того как въехали в селение: оказывается, по ночам курдские боевики спускаются с гор и совершают нападения на части турецкой армии, проезжающие автомобили и на полицейские патрули. Но это было еще прелюдией, некоторым неудобством военной обстановки, к которой через несколько дней можно привыкнуть.
Очередная и последняя гадость, заготовленная благодетельным Аликом, заключалась в ином. Только оказавшись в центре «Шамиль», Грязев понял, в какую ловушку попал. Судя по той откровенности и доверию, с которыми его вводили в курс предстоящей работы, он сделал определенный вывод, что подписание контракта, обещания и разговоры — всего лишь игра, способ заманить в этот лагерь, откуда назад уже хода нет. За три ближайших месяца он должен был обучить всем видам диверсионно-разведывательной деятельности группу курсантов из двенадцати человек, причем ориентированную только на Россию. Руководство центра интересовали военные и гражданские объекты, связанные с ядерным производством, химические заводы, электростанции, водозаборы, объекты теле- и радиокоммуникаций, — одним словом, все, что может в короткий срок парализовать страну. Ему открывали слишком большие секреты, замыслы крупнейших террористических актов, чтобы после этого отпускать живым. Даже одно увиденное им лицо курсанта, узнанное имя становилось смертным приговором либо другим, бессрочным, контрактом, по которому бы пришлось служить всю жизнь. А их было двенадцать, и ни одного чеченца! Пять человек — хохлы с Западной Украины, недоученные студенты Львовского университета, три эстонца — бывшие лейтенанты Советской Армии, двое русских из Прибалтики, один крымский татарин и один молдованин. Этот интернациональный подбор означал, что диверсанты готовятся не на сегодняшний и даже не на завтрашний день; легко вписавшись в российскую жизнь, они, по всей вероятности, осядут где-то поблизости от объектов диверсий и станут служить миной замедленного действия, сработают по сигналу в нужный момент. Их специальное назначение подчеркивалось еще и тем, что все остальные курсанты — всего около сотни — были из мусульман — чеченцев, турок, иранцев, пакистанцев и абхазцев. Из них тоже делали диверсантов, но другого типа — смертников, о чем говорили зеленые повязки на головах. Это был не просто сырой материал, большинство успели повоевать в Афганистане с той или другой стороны, в Абхазии, в Карабахе и Приднестровье, все до одного проходили срочную службу в армиях своих стран, и кроме того, около двух десятков закончили офицерские училища либо военные кафедры в институтах. В центре «Шамиль» они были уже более года, изучали оружие, пиротехнику, средства связи, виды рукопашной борьбы — короче, находились в состоянии полуфабриката.
Управлял этой школой бывший подполковник Советской Армии и бывший командир разведроты Халид Сурхашев, однако при нем постоянно находился мусульманский священник в белой чалме, исполнявший обязанности «замполита». Халид оказался человеком коммуникабельным и простодушным. Едва познакомившись с инструктором-контрактником, он тут же пригласил его вечером на шашлык и, вероятно, хотел завести дружбу, Пока Грязев сидел в штабе и знакомился со своими будущими обязанностями и курсантами, его попечитель Бауди занимался жильем и бытом молодоженов. В его заботливости Саня усматривал единственное — отуреченный азербайджанец был сотрудником спецслужбы, обеспечивающей безопасность центра «Шамиль». От предложения Халида Грязев не отказался и вечером отправился в гости, по восточному обычаю, один, без законной жены.
— Ну, как тебе первый день службы? — встретил его хозяин. — Огляделся, освоился?
— Огляделся, — мрачно сказал Саня. — Глаза бы мои не смотрели…
— Ничего! — рассмеялся Халид, усаживая гостя за стол. — Было и у меня такое настроение! Да у всех, кто впервые сюда приезжает… А потом уезжать не хотят.
— Не хотят или не могут?
— Курсанты не хотят…
— А инструкторы не могут?
За столом прислуживала молодая черноволосая украинка в восточном наряде — не заговорила бы, так принял бы за турчанку… Халид дождался, когда она уйдет на кухню, поднял бокал с вином.
— Дорогой Александр! За три месяца ты заработаешь восемнадцать тысяч долларов. Это деньги, хорошие деньги… Но за полгода у тебя будет уже тридцать шесть тысяч. Сам не захочешь уезжать!