— Этого мало! Идемте, я покажу, что вы натворили в моей квартире!
Он послушно поплелся следом и по пути утешился тем, что жил на втором этаже и под ним была всего одна квартира. Потолки и стены коридора, кухни и ванной были напрочь испорчены грязными потеками, кое-где пластами отваливалась шпаклевка и обои со стен. На полу и мебели расплылись молочные лужицы, а сверху все еще капало.
— Вы знаете, сколько я потратила на ремонт? — с обидой спросила она, оглядывая жалкую картину. — И надо же, только осенью закончила…
— Я за все заплачу! — пообещал Головеров и вспомнил, что денег у него осталось на бутылку водки.
— Заплатите, да? А кто мне заплатит за то, что я месяц жила в грязи, пока был ремонт, и теперь еще месяц жить? А если вспучится паркет?
Квартира у нижней соседки была сделана по высшему классу и обставлена соответствующей мебелью.
— Рассчитаюсь за все, — тускло проговорил он, прикидывая, сколько и у кого можно занять денег.
— Не верю! Вы же алкоголик! Вы устроили у меня притон над головой, до утра не было покоя, а теперь еще и залили квартиру!
— Пожалуйтесь участковому, — пробурчал Головеров. — Впрочем, уже пожаловались…
— Что мне оставалось делать? — Она чуть не плакала. — Господи! Как было хорошо, надо мной жили такие хорошие люди…
— Жили? Кто над вами жил?
— Приличный молодой человек. Головерову вдруг стало обидно.
— Это я, я все время жил над вами! И был приличный молодой человек!
Она посмотрела недоверчиво, попыталась «узнать» — не узнала…
— Сколько же еще будет капать?
— Вода скопилась в перекрытиях, скоро выльется. — Что же делать? А если вспучится паркет?
— Надо все время его протирать насухо. Тогда не размокнет и не вспучится, — посоветовал Головеров.
— Мне сказали: ничего не делать, пока не придет комиссия из префектуры. Должны оценить ущерб.
— Ущерб? Опять ущерб…
— Вы знаете, сколько мне стоило настелить паркет? Полтора миллиона!
Головеров тоскливо огляделся, подставил ладонь под капель.
— Воевать — расходов меньше, чем жить…
— Что? — спросила она с испуганной настороженностью. — Что вы сказали?
— Говорю, стрелять и жечь дешевле обходится! — Глеб прикрыл за собой дверь и побежал по ступеням наверх.
Уходя, он забыл запереть квартиру и теперь, едва переступив порог, почувствовал, что в комнате кто-то есть. Он встал у косяка и осторожно толкнул створку…
В кресле, среди неубранных вчера книг, сидел человек лет сорока, спокойный, по-кошачьи ленивый и хорошо облысевший.
— Прошу прощения, — сказал он, не вставая. — У вас была открыта дверь, Глеб Алексеевич.
Он показал удостоверение начальника отдела по борьбе с организованной преступностью. Фамилия была невыразительная — Иванов. И вот этот Иванов вдруг открыл Глебу еще одну грань будущего, которое ожидает его очень скоро. Наглость участкового имела далеко идущий смысл, и сегодняшнее затопление нижней квартиры было как нельзя кстати для отделения милиции. Еще один «прокол» Головерова, и префектура через суд элементарно выбрасывает уволенного подполковника на улицу без предоставления жилья, квартира не приватизирована, квартплата не вносилась за последний год ни разу, как не оплачивались коммунальные услуги. Хозяин — пьяница, состоит на учете как содержатель притона, нанес материальный ущерб соседям, осталось совсем чуть-чуть, и Головеров — бомж. А отвоеванная таким образом квартира в престижном районе становится добычей милиции, куда она поселит своего работника, возможно, того же участкового, почему он так и старается.
— У меня ощущение, что я бежал из России и живу теперь в чужой стране, — признался Головеров, выслушав Иванова.
— Примерно так, — согласился тот. — В первую очередь обработай нижнюю соседку, уговори, заплати ей хорошо сегодня же, наладь дружеские отношения. Все пьянки — побоку. В квартире — идеальная чистота. И больше никаких конфликтов, отделение милиции я возьму на себя.
Глеб посмотрел Иванову в лицо, усмехнулся:
— И все это — за красивые глазки?
— Нет, брат, повсюду рыночные отношения… Пойдешь ко мне заместителем по оперативной работе? С сохранением звания, выслуги лет и должностного оклада.
— А что ты знаешь обо мне?
— Кое-что знаю. Но возьму, несмотря ни на что. И в кадрах все утрясу, пойдут навстречу.
— Что конкретно?
— Был в «Альфе», уволен за дискредитацию после октябрьских событий.
— Не в «Альфе»… Впрочем, не имеет значения. — Что еще?
— Вы совершили подвиг, спасли тысячи русских людей, блестящих русских офицеров, которые пришли защищать Конституцию. Вы остановили кровавую бойню, которую провоцировало правительство вместе с президентом и так называемой передовой интеллигенцией. Вы показали всему миру, какой силой обладает профессиональный воин. И это со временем будет оценено.
— Спасибо, брат, — Глеб пожал Иванову руку. — Но прости, не пойду.
— Объясни, я пойму.
— Ты сам сказал — я профессиональный вояка.
— Но у тебя же классный опыт оперативной работы, тем более в условиях нелегальности, в тылах противника…
— В том-то и дело, что в тылах противника, а не у себя дома, — отпарировал Головеров.
— А говоришь, ощущение, будто в чужой стране…
— Это только ощущение…
Иванов потер затылок, встал и подал руку:
— Все ясно. Иди уговаривай соседку, если что — звони,
Он оставил рабочий и домашний телефоны, распрощался и ушел. А Глеб сел на его нагретое место и стал думать, что можно продать, чтобы вырученными деньгами расплатиться с соседкой. С пустыми руками идти к ней не следовало. У него была новенькая машина — «Жигули» восьмой модели, стоящие в гараже уже три года в ожидании, когда освободится от службы хозяин. Еще и покататься не успел, так что машину продавать нельзя, гараж тоже нельзя, да и не скоро продашь. А деньги же нужны сегодня… Глеб открыл шкаф и сразу наткнулся на дарственные золотые часы и награды — пригоршню орденов и медалей. Он не знал цен, потому распихал в карманы все свои сокровища и поехал на Старый Арбат.
За одни часы дали больше, чем за два «картавых» — так называли орден Ленина. Глебу было жаль орденов, потому что, продавая их, вспомнил свою давнюю юношескую мечту времен поступления в воздушно-десантное училище: вот он, старый, боевой генерал, собирается на парад и надевает китель, будто в панцирь закованный ровными рядами наград. Он был хорошим солдатом и генералом мечтал стать, да теперь уж никак этой мечте не сбыться, даже до «барашка» на голову не успел дослужиться, а мог бы! Мог! Через год получил бы, а прожил всего — тридцать два…