Неудивительно, что в таких условиях я продвигалась вперед с большим трудом, но, тем не менее, не сдалась и ни на йоту не отступала от своего плана — погулять по московским улицам, чтобы в одиночестве предаться назидательным мыслям и поучительным рассуждениям.
Ради справедливости следует признать, что судьба вновь нанесла чувствительный удар по моему самолюбию (и вот так всю жизнь). Ну что ж, значит, так уж мне на роду написано.
Гонимая ветром, я брела по Арбату с меланхолическим видом человека, не ожидающего от жизни ничего хорошего и даже испытывающего некоторое удовлетворение от сознания своей правоты, пока чуть не столкнулась с господином Легонтовым, идущим мне навстречу целеустремленной походкой.
— Елена Сергеевна! Здравствуйте! Я к вам, — закричал Легонтов сквозь порывы ветра. — А куда вы спешите с выражением такой мрачной решимости на лице?
— Вы не поверите, но я просто гуляю, — пришлось честно сознаться мне.
— В такую погоду? Вы всегда умели поразить меня своей оригинальностью.
— Мне хотелось подумать…
— Но думать приятнее дома, в тепле, — резонно возразил Александр Матвеевич. — У вас такой великолепный кабинет, приспособленный для раздумий как нельзя лучше.
— Я вообще-то не всегда люблю думать в местах, для этого предназначенных, — ответила я, прикрывая лицо муфтой от ветра. — Озарение ведь может прийти к человеку посреди людной улицы, а не только в тиши кабинета. Кто знает, может быть, прогулка и натолкнет меня на какие-нибудь интересные мысли…
— А много интересных мыслей вы уже успели надумать?
— Пока еще нет.
Не рассказывать же господину Легонтову о человеконенавистнических выражениях, которые носились в моей голове?
— Тогда, может быть, зайдем в кондитерскую Сиу? — предложил он. — Я не вижу поводов, почему бы озарению заглянуть следом за вами туда? Там тепло, там горячий аш и свежие пирожные… А может быть, вы и от шоколадного зайчика не откажетесь?
Я не стала возражать, полагая, что после всех наших тяжких трудов мы заслужили право на столь невинное развлечение, как посещение кондитерской, а прогулка все равно не принесла мне озарения. Александр Матвеевич предложил мне руку, галантно заслоняя от ветра, который, как третий лишний, нахально вился вокруг нас до самых дверей заведения Сиу.
В кондитерской было и вправду гораздо уютнее, чем на улице, и, опять по причине скверной погоды, малолюдно — кому из живомыслящих людей пришла бы в голову мысль специально выйти из теплого дома и долго брести по холоду ради пары пирожных?
Мы молча выпили по чашке кофе, и это позволило нам слегка оттаять.
— Елена Сергеевна, не хочу напрашиваться на комплимент, но помнится, вы всегда считали меня человеком, достойным доверия, — заметил Легонтов, приступая ко второй чашке обжигающе горячего кофе. — Я не такой уж тонкий знаток женской души, но вы сегодня просто не похожи на себя. Более того, в вашем голосе звучит безнадежность, и это меня больше всего удивляет… Вы ничего не хотите мне рассказать? Может быть, мне удастся привить вам более светлый взгляд на мир?
— Ах, Александр Матвеевич! У меня есть основания быть собой в высшей степени недовольной! Я даже пришла к неутешительному выводу, что веду себя как настоящая дура. Классическая, круглая дура, без всяких подделок, из разряда тех дур, которых следует топить в молодости, чтобы они не оскверняли белый свет своим дурацким существованием… В душе я ругаю себя с использованием еще более ярких выражений, самых ярких, какие только могут прийти мне на память.
— Недовольство всем на свете, и в частности собственной персоной, отличает определенный тип людей, но вы-то к нему никогда не относились! Что же вдруг заставило вас прийти к столь неутешительным выводам и заняться самобичеванием?
Я двух словах поведала о своем визите в контоhe фирмы «Франц Вернер Крюднер», принадлежащей отныне нашей общей знакомой мадемуазель Танненбаум, о приеме, оказанном мне там, и о неприлично нахальной записке с требованием прибыть пред светлые очи в девять часов тридцать минут утра…
— Алексей Матвеевич, ну почему мне приходится так часто разочаровываться в людях? Почему я вечно влезаю в самые дурацкие истории? Мне исключительно везет на ниве глупости. Ведь это — далеко не первый дурацкий случай в моей жизни. Я просто живая иллюстрация к назидательному рассказу о том, как не следует поступать…
— Я предпочел бы более деликатные определения. И в присущем вам духе здорового авантюризма я не вижу ничего плохого. Вами движет роковая страсть к приключениям. Именно роковая, ибо в этом случае мы можем употребить такое затасканное выражение в его истинном значении. Судьбоносная страсть, определяющая стиль вашей жизни, расцвечивающая ее яркими красками. И ведь должен же кто-то уметь бескорыстно прийти на помощь людям, попавшим в беду?
— Да уж, я вечно лезу со своей помощью к людям, которым этого, может быть, вовсе и не нужно, — горько согласилась я. — А ведь есть на свете дамы, умеющие ограничить интересы исключительно домашним очагом…
— И чем же подобные, позвольте спросить, могут занять свой ум, если таковой у них еще имеется? — в тоне Легонтова прозвучал сарказм. — Их единственная духовная пища — журналы мод и дамские романы, их единственное удовольствие — кофе и булочки, и то в умеренных количествах. Ну, наиболее деятельные особы прибавят к этому еще ссоры с кухаркой, покупки в Торговых рядах и сплетни о соседях… Это же смертная тоска! А вы, дорогая Елена Сергеевна, даже потерпев поражение на ниве борьбы за высшую справедливость, можете утешать себя мыслью, что действительно жили, а не прозябали. Здоровый авантюризм — это прекрасно!
— Да, но при всем моем здоровом авантюризме я даже и не подумаю наутро тащиться в Лефортово по приказанию этой нахалки Лидии.
— Напрасно. Я тоже получил подобную записку от нашей милой барышни и намерен узнать, что за этим стоит. Вы забыли, что с делом связаны два убийства. А когда вспомните об этом, то, я полагаю, не успокоитесь, пока не сможете дознаться — кто же убил Крюднера и адвоката. А посему, нам придется еще не раз встретиться с людьми, с которыми нас неразрывно связали последствия двух насильственных смертей.
— Кстати, мой муж уверен, что непричастность Лидии к убийствам, по крайней мере, к убийству ее шефа весьма сомнительна, — не смогла удержаться я. — Но мы ведь с вами сами извлекли ее из места заточения, где она находилась во время гибели Крюднера…
— Извлечь-то мы ее извлекли, но претюсь, меня тогда тоже насторожило нечто в этой истории. Знаете, были в ее заточении какие-то фальшивые нюансы, которые меня резанули. И чем глубже начинаешь копаться, тем сильнее концы с концами не сходятся. Я потому и предоставил Лидии свой собственный дом в Петербурге и послал с ней Аду, чтобы ваша протеже была на глазах у надежного человека.
— И что? — осторожно спросила я.
— Ничего особенного. Лидия получила наследство, оплатила счет за услуги и в настоящее время отказалась от охраны и иной помощи со стороны моего сыскного бюро. Но мы все равно, по понятным причинам, не утратили интереса к ее особе.