В Малоярославец он приехал на последней электричке, когда ворота монастыря уже были заперты, а за ними лаял огромный сенбернар. Перелазить через каменный забор было не то что опасно, а неловко: ничего себе, сын в гости к матери приехал, да не куда-нибудь, а в женскую обитель. Ярослав посмотрел на пулевые пробоины, оставленные едва ли не наполеоновскими солдатами на фасаде ворот, – стреляли по иконе Богородицы и ни разу не попали! – и пошел вдоль стены: может, есть где ход, через который можно проникнуть на территорию и там заночевать где-нибудь в развалинах старых корпусов. И когда вышел к монастырским огородам за стеной возле угловой башенки, неожиданно увидел в ее узком открытом окне бородатого человека с сигаретой – явление для женской обители странное, поэтому непроизвольно остановился.
– Эй, ты что тут бродишь? – окликнул мужчина и пыхнул дымом.
Ярослав решил, что это сторож, и подошел к высокому окошку.
– Понимаешь, брат, я к матери приехал, к матушке Илиодоре, – объяснил он. – На последней электричке… Ты знаешь Илиодору?
– Знаю, – осторожно проронил сторож. – Но у тебя на лбу не написано, что ты ее сын.
– Могу показать паспорт, – Ярослав стал рыться в кармане.
– Да ладно, не ищи, – буркнул сторож. – Подойди, посмотрю на тебя…
Он подошел к округлой стене башни и поднял голову. Тот взглянул, хмыкнул и подал руку.
– Залазь! Переночуешь тут, у меня…
Это оказался не сторож, а какой-то литератор, присланный в монастырь своим редактором-женщиной, чтобы сделать ремонт в башне и устроить там келью: жилья в обители не хватало. Редакторша собиралась уйти в послушницы надоело выпускать пошлые книжки, и этот литератор теперь отрабатывал за последнюю свою возможность издать какой-то роман, по его словам такой же пустой и пошлый. Он походил вовсе не на писателя, а на уставшего, голодного мужика, который делал все одновременно – говорил, ел салями и курил сигареты одну за одной.
– А я живу в Скиту, – то ли похвастался, то ли сообщил Ярослав. – В заповеднике. Вот где рай, вот бы где романы писать.
– Ничего ты не понимаешь, – сказал самоуверенный литератор. – Рай тут, в женском монастыре. Знаешь, какие они красивые? Я даже по утрам на службу не хожу, глаз не могу поднять. Стоят в черном, лица белые, а в глазах печаль и радость. Где еще увидишь, чтоб у женщин была сразу печаль и радость?
– У меня в заповеднике тоже есть женщины, – признался Ярослав. – И тоже красивые…
– В заповеднике, может быть, – литератор доел колбасу, лег на деревянные нары. – Давай устраивайся и спи. Счастливый, завтра мать свою увидишь…
Ярослав уже засыпал, когда услышал вздох литератора и его полусонный голос:
– У них тут своего священника нет… Приезжает монах из Оптиной пустыни и служит. Настоятельница говорит, оставайся, мы из тебя батюшку вырастим. Остаться, что ли?.. Или романы писать?.. Нет, я бы остался, если бы не такая несправедливость. Говорят, женщина ближе к Богу, а сама служить не может. Ну, церковные таинства совершать не может. Странно, не понимаю… Геноцид какой-то. Или чистое иудейство… Почему не может? Рожать может, а таинства совершать – нет!.. Господь им дал такие способности! Можно сказать, рядом с собой поставил. Они жизнь творят – вот это таинство…
Разбудила Ярослава матушка Илиодора – литератора в башне уже не было, погладила руку, посмотрела в глаза.
– Не говори ничего, вижу, – предупредила. – Ничего, это хорошо. Значит, скоро женишься, и я успокоюсь. Благословляю тебя.
Он молча высвободил икону из рюкзака, развернул ткань от крыла. Матушка взглянула, перекрестилась.
– Что… Что ты хочешь сказать?
– Это моя невеста, мама…
Илиодора сложила руки крестом на груди, склонилась и поцеловала образ.
– На все Ее воля, сынок… А ты не ошибаешься? Нет? Это ты мне привез? Огнем освящена, икона-то…
Он промолчал, а матушка взяла икону вместе с тряпицей, поднесла к его губам.
– Благословляю. Ступай, теперь мне будет легко молиться.
Он приложился к образу, поклонился матери и ушел.
И только когда вновь оказался за воротами монастыря перед расстрелянным фасадом с Богородицей, вдруг ощутил, точнее, осознал, что утешился…
…Трасса была чистая, редко попадались встречные грузовики, а попутных за все девяносто километров не пришлось обгонять ни одного. Ярослав любил ездить ранним утром, когда прохладно и пусто на дороге, машина была изрядно потрепана и сильно теряла скорость на длинных тягунах, так что перед каждым подъемом ее следовало разгонять, чтобы выбраться на гору и не закипеть. Недалеко от свертка на частную дорогу Закомарного впереди все-таки замаячил тяжелый «КамАЗ» с прицепом, ползущий на подъем по осевой линии. Можно было бы отпустить его, потянуться до свертка, но Ярослав выжал хорошую скорость и все-таки пошел на обгон. В черном облаке выхлопа от грузовика он не сразу заметил выбоины на краю асфальта – пришлось прижиматься к обочине, – машину тряхнуло, после чего он притормозил и обогнал грузовик уже на вершине горы…
И это в какой-то степени спасло его, погасило скорость, потому что на самом дорожном переломе резко и намертво заклинило руль. Сработало противоугонное устройство в замке зажигания, как если бы вынули ключ кажется, послышался даже характерный щелчок. Ярослав машинально ударил по тормозам – «Нива» под горку быстро набирала скорость, – на миг ощутил упругую твердость под ногой, но педаль тут же провалилась до пола. Он качнул педалью тормоза раз, другой, третий – никакого результата! А дорога уходила вниз по крутому склону с заметным поворотом вправо, к мостику через ручей, машину утягивало к обочине влево…
Ярослав включил первую передачу, пытаясь тормозить двигателем, и открыл дверцу. Машину дергало, двигатель трясся и орал на высоких оборотах, скорость падала, однако колеса уже хватали обочину, и он еще инстинктивно пытался повернуть руль…
Смерть летела навстречу в виде каменистого склона дороги, но внезапно перед глазами возник образ Богородицы и закрыл собою последний и страшный миг…
К ночи Гелий почувствовал, что начинает задыхаться. Включенный на полную мощность кондиционер вносил с поверхности какой-то мерзкий, сернистый запах, словно там уже прогремела ядерная война Гелий позвонил на центральный пульт, спросил о качестве подаваемого вентиляцией воздуха и получил ответ, что все характеристики в норме. Тогда он достал самоспасатель, раздавил ампулу и подышал через маску почти чистым кислородом – вроде бы полегчало, но закружилась голова.
А во втором часу после полуночи неожиданно вернулся Скворчевский в сопровождении четырех неизвестных лиц, которых пропустили на объект по специальному пропуску, о чем исправно доложил дежурный. Карогод молча выслушал сообщение и положил трубку, снова припав к самоспасателю Через двадцать минут тот перестал помогать, поскольку был рассчитан на полтора часа беспрерывного действия, а возможно, от того, что без стука в кабинет вошел представитель Главкома Скворчевский и попросил подписать пропуск на вынос груза. Гелий занес ручку над бумажкой и полуслепым от кислородного голодания взором увидел наименование груза – объект Слухач.