– Гестапо…
– Тебя, мразь, на дыбу повесить мало! – зарычал крашеный, и тычки его тяжелого кулака покрепчали. – Губу раскатал – демократия!.. И не пугай! Я на твою братву вот такой положил! С прибором!
Секунду назад он выглядел как вполне нормальный человек – живое, подвижное, ироничное лицо, блестящий задорно глаз; тут же, словно по собственной команде, он стал грозным и страшным. И не играл эти чувства! Потому что излучал их густым, холодящим потоком.
Бурцев вспомнил способ, как избегать резких приступов влюбленности и страха, представил, как этот крашеный сидит утром на унитазе и пыжится, наливаясь краснотой, выкатывая и так выпуклые глаза.
Стало смешно.
– Молодец, – похвалил он. – Злой… Значит, воровские взятки не берешь.
– Что? Взятки? Ты что, предлагаешь взятку?
– А возьмешь?
– Сдаем в камеру хранения! – окончательно решил очкарик, что-то почувствовав.
– Ребята, не прощу! – еще раз предупредил Бурцев. – Снимайте наручники. Буду сидеть здесь.
– Не пойму, что он бормочет? – крашеный поморщился и снял с вешалки резиновую палку, ткнул ее концом в грудь. – Чего ты хочешь?.. Ты можешь говорить нормально? Ну?!
– Не трогай его, Рома. – Очкарик наконец дозвонился, вызвал конвой и вдруг достал ключик, стал расстегивать наручники.
– Похлопочу, чтобы наградили часами, с надписью, – пообещал ему Бурцев. Только не сдавай в камеру, Жора!
– Ну ты крутой! – пропел крашеный удивленно и стал вешать палку на место.
В этот момент в коридоре загремели ботинки, и не одна пара, – Сергей ощутил ветерок долгожданной суматохи. Кто-то приоткрыл дверь, и в ту же секунду очкарик бросился к ней, оставив висеть наручники на правой руке Бурцева, высунулся и обернулся с лицом покойника, белый и страшный.
– Что? – спросил крашеный, заметно розовея. Они вышли, оставив дверь нараспашку, и Бурцев услышал отчетливый шепот крайнего отчаяния:
– Это звездец, мужики!..
Сергей отцепил клешни наручников – ключик остался в замке, – с силой ударил ими в стену и принялся разминать руки, прохаживаясь между столами.
И подумал вслух:
– Ну теперь, суки, я вам устрою!
А за дверью снова сказали про «звездец» и как-то неслышно удалились, поскольку через минуту, когда Бурцев выглянул, в полуосвещенном казенном коридоре тишина стояла необыкновенная, словно на оставленном командой корабле.
Можно было идти на все четыре стороны, однако он вернулся в кабинет и сел на стол. Эти двое бежали из кабинета, оставив ключи, торчащие из сейфового замка – читай оперативные материалы, бери что хочешь. Не вставая с места, он дотянулся, откинул дверцу, небрежно переворошил бумаги и пластиковые папки и подумал: «Неплохо бы сейчас все это вынести и спалить». Однако замкнул сейф и спрятал ключи в карман.
– Вам и так звездец! – опять подумал он вслух, ощущая прилив какой-то веселой злобы и жажды глумления. – Ничего не прощу…
Нижняя челюсть враз потяжелела, и кровь застучала не в ушах, а в кистях рук, сжатых в кулаки.
На сей раз в коридоре послышались шелестящие шаги и в дверном проеме очутился невысокий моложавый полковник. Нет, не испуганный, а скорее отчаянный и в высшей степени решительный: с таким лицом, пожалуй, идут закрывать амбразуру…
– Садитесь, – Бурцев указал на стул, где сам недавно сидел.
Полковник сел – руки на коленях, прямая спина, голова прямо, будто фотографироваться собрался. Эдакий последний в жизни снимок, на могилу героя.
– Вышло недоразумение… преступное… – неуклюже выдавил он. – Готов понести…
Бурцев ткнул его в плечо и отдернул руку, словно от ожога.
Еще мгновение, и он бы превратился в примитивного мента, в руки которого попался беззащитный воришка, гаврюха из какого-нибудь Урюпинска: злобно-веселая кровь пульсировала в кулаках, а глаза уже отыскивали резиновую палку на вешалке…
В этом кабинете витал в воздухе иной эфир, противоположный тому, что был в камере и впитывался в сознание, но одинаковый по природе. Только что пережитое унижение требовало такой же мести. Ихним салом по мусалам…
Полковник ждал именно такой реакции и был готов к унижению, хотя внутренне страдал и противился. Для него сейчас жесткий и унизительный «междусобойчик», без свидетелей и огласки, был понятнее, спасительнее, чем любые официальные действия, которые грозили ему если не сроком, то полным крушением карьеры.
– Претензий к вам нет, – заявил Бурцев. – Я должен поблагодарить… Хотя ваши работники действовали… с нарушениями закона.
Половину слов полковник не понял из-за невнятной речи и потому решил, что это обыкновенная язвительная издевка. Сидел и смотрел в одну точку.
– Я полностью… Готов выполнить… Исправить, – пробормотал он нечленораздельно…
Бурцев склонился к полковнику и сказал по слогам, преодолевая боль в ноющих губах и верхней челюсти, где из десны торчал обломок зуба:
– Я же вам сказал – претензий нет!
Полковник медленно поднял глаза, но переспросить не посмел. Сергей незаметно выложил на стол ключи от сейфа.
– Где сейчас находится… мой товарищ? Разглашать, что происходило в квартире Бурцева на самом деле, сейчас ему не хотелось, да и не следовало этого знать полковнику. В общем-то, он спас положение, вытащил из сложной ситуации, и наплевать, что разбили губы и вышибли зуб…
И тут полковник оживился и сам предложил выход:
– Это была… проверка? Негласная проверка?
– Да, плановая проверка, – подтвердил Бурцев. – Подразделение вневедомственной охраны сработало… в общем, неудовлетворительно. Запоздала группа захвата, на целых пять минут. Настоящие грабители удрали бы три раза. И захват провели грубо… Ну а об этих… костоломах и говорить нечего.
– Исправим! – заверил полковник, еще больше оживляясь: ну снимут звезду, врежут выговор, понизят в должности, однако не раздавят!
– Где мой товарищ? – осадил его Сергей.
– С ним полный порядок! – Полковник вскочил и вытянулся. – За ним уже приехали! И увезли.
– Куда увезли? Кто?
– Служба охраны!
– А-а, да-да, все правильно. – Значит, телохранитель Скворчевского действовал согласно инструкции. – Из Генеральной прокуратуры еще не приехали?
– Никак нет!
– А сообщали дежурному?
– Никак нет!
Судя по его военным ответам, полковник пришел в милицию из армии, из числа офицеров, попавших под сокращение.
– Ладно, не сообщайте, сам поеду.
– Прикажу дать свою машину!
Бурцев отставил стул с середины кабинета и сел.