– О чем ты? Не понимаю. – От голоса ее становилось страшно.
– Сейчас расскажу! Перед тобой можно исповедаться… Я, вообще-то, дочь генерала Суглобова. Не слышал о таком?.. Да, о нем мало кто знает. Он определил меня служить в самое престижное место. Есть такой секретный центр, куда собрали лучшие умы. Всех Широколобых, чтобы выработать будущую модель общества, создать человека третьего тысячелетия… Отец запрограммировал, чтобы я вышла замуж за какого-нибудь Широколобого и дала потомство… А я перестала там быть женщиной! И сбежала, подалась к хиппи, к расслаблению и кайфу… Потом попала к тебе в плен.
Она взяла руку Ярослава и взобралась наверх.
– Меня зовут Марианна. Но если хочешь, зови Пленницей, мне все равно приятно. Хорошо быть твоей пленницей.
– Марианна больше нравится, – сказал он. – Тебе просто повезло, ты попала не в плен ко мне, а в настоящий рай. Я ведь тоже прибежал сюда спасаться…
Она точно уловила настроение.
– Знаешь, я еще хотела сказать… вернее, попросить… Это, конечно, наглость и хамство, но ты же простишь, правда?.. Там, за поворотом, возле озера, еще четыре девушки. Марина с Таней и две Надежды… Ночью еще холодно… Это все наша хипповская компания…
– Две надежды – это хорошо, – одобрил он.
– Ты не против? Нет?
– А больше никого? Или за следующим поворотом еще шесть?
– Больше никого! – заверила Пленница – Но через две недели приедут Света с Ларисой и Раечка… Если мы сообщим… И еще Наташка с Олей… Мы поджигателей найдем. Обязательно. И накажем по-своему…
Поселок Усть-Маега стоял на месте редком, пожалуй единственном в мире, на перекрестке двух рек, где одна пересекала другую. Поэтому кавардак творился невообразимый, какая часть реки и куда потечет в следующий день ни предсказать, ни понять было невозможно. Досужие знатоки уверяли, что это все от глубинного разлома, от двигающихся плит, мол, то одна ниже станет, то другая, отсюда и течение меняется. Но диковина такая возникла недавно, после того как настроили всевозможных подпорных плотин, дамб, каналов и шлюзов, чтобы теплоходы могли плавать из самой Москвы.
Население Усть-Маеги во все времена жило счастливо и называло свой поселок Страной Дураков: через дом здесь жил дурак, а через два – гармонист. Они считали, что в России есть всего три породы людей: мужики, казаки и дураки. Мужиков хлебом не корми – дай побунтовать, поэтому они по делу и без дела устраивали революции, казаки охраняли государство и разгоняли эти самые бунты и революции, а дураки жили и радовались жизни.
Всех остальных относили к басурманам, нехристям и ворам.
Дураки любили работать, гармонисты играть, но все вместе обожали праздники. Особенно шумно и людно было на святки, масленицу, день Ивана Купалы и Рождество Богородицы. Возникало то бесшабашно-восторженное, счастливое состояние, когда никто не считал ни времени, ни денег, ни обид, серьезные бородатые дураки и веселые гармонисты рядились кто во что горазд, пили, ели и плясали на улицах, зимой примораживали двери домоседам, катались с гор на конных санях, а летом палили костры, прыгали через них и свергали в воду подожженные автомобильные баллоны за неимением тележных колес, как это было встарь.
Ярослав любил приезжать сюда по праздникам и на именины самого счастливого из счастливых людей в Стране Дураков – местного священника отца Прохора, которого здесь именовали ласково – Прошенька – и который, кроме службы в огромнейшей каменной церкви на речном мысу, все остальное время, будь то будний или праздничный день, ходил по улицам, играл на гармони и распевал псалмы и тропари. Сам он считал, что занимается миссионерской деятельностью среди утративших веру людей, и относился к этому серьезно, однако его епархиальное начальство думало иначе и однажды изъяло гармошку, пытаясь заставить батюшку служить Богу, а не светским развлечениям. Прошенька смолчал, будто бы повиновался воле иерархов, и без лишнего шума набросил веревку на рога бычку, свел его со двора и возвращался назад как герой: на одной гармони играл, припадая на ногу, поскольку с детства был хромой, а другая висела у него за спиной. Вторым после него гармонистом считался начальник милиции Щукин, который тоже когда-то сказал, дескать, умру, но работать не буду, и подался в милицию.
Несколько зим Прошенька пытался произвести Ярослава из дураков в гармонисты, шалел, не понимая, как это можно не сыграть то, что раз услышал, пока наконец не махнул на него рукой, установив свой диагноз.
– Только не понимаю, – заключил он, – как это ты, натуральный дурак, а не гармонист, взялся писать иконы?
– Какие иконы? – стал валять дурака Ярослав, поскольку отец Прохор не мог знать ничего об иконах. – Икон я не пишу. Портреты пробую писать, но ничего не получается…
– Конечно, портретов не получится, когда берешься писать картину, а думаешь про Богородицу. Вот и выходят иконы.
В этот раз Ярослав поехал в Усть-Маегу по нужде: в Скиту не осталось продуктов, не хватало матрацев и одеял – Света с Ларисой и Раечка сбились с пути, наплутались по лесам и простудились… Ну и кроме всего, нужно было сдать в дирекцию заповедника весенний отчет и договориться, чтобы забросили цемент и железо для нового дома, как погорельцу, за полцены.
Никакого праздника по календарю не значилось, но, к удивлению своему, Ярослав застал на улицах массовое гуляние, будто на Ивана Купалу. На берегу длинными шпалерами стояли полосатые торговые палатки и, вздутые ветром, напоминали походные цыганские шатры, тут же жарили шашлыки, пел самодеятельный хор, на все лады, будто птичий базар, играли гармошки и плясали подвыпившие голые дураки.
Ярослав долго не мог выяснить, по какому случаю праздник, пока наконец не узнал, что в Страну Дураков привезли деньги и выплатили зарплату за прошлый год, за три месяца.
Директор заповедника был человеком пожилым, из старой номенклатуры и, не имея музыкального слуха, принадлежал к числу дураков. К демобилизованному из армии Ярославу он питал отеческие чувства и, узнав о пожаре в Скиту, отправил ободряющую радиограмму, пообещав помочь со строительством нового дома, но она, естественно, не дошла, потому что радиостанция сгорела.
Сейчас он не глядя принял весенний отчет, расспросил для порядка о положении дел с охраной, приказал выдать все причитающиеся деньги, однако Ярослав почувствовал, что директора что-то волнует. И он ищет, с какой бы стороны зайти и в каком свете все выспросить.
– Что это у тебя за девицы в Скиту поселились? – доверительно спросил директор, будто между прочим.
– Сестры, – таким же тоном ответил Ярослав.
– Ну ты молодец! – изумился директор. – Весь в меня! Я когда в твоем возрасте был, тоже говорил… Но чтоб так?! Сестры, ничего себе! Сразу девять сестер? Или, говорят, стало уже одиннадцать!
– Одиннадцать, – невозмутимо уточнил Ярослав.
– Ты что, рехнулся там? Ладно бы одна какая приехала. Понимаю, дело молодое… У меня заповедник для лебедей, а не для… женщин.