– Всегда наступает день, когда такие осторожные господа теряют голову и заходят слишком далеко. Несомненно, так произошло и в этом случае – Кривицкий просто обезумел от алчности. И выбрал момент, чтобы его преступление осталось безнаказанным. Ну да бог с ним. Скажи лучше, что ты придумала сделать с сокровищем? Оставлять его в Привольном опасно. Видишь, кухарка проболталась, слух о золоте уже пошел по округе, и в твое отсутствие на имение могут напасть еще какие-нибудь алчные типы. На фронт ты с собой тоже ларец велик не потащишь. Вот разве что сдать ценности в банк, но с начала войны банки кажутся все менее и менее надежными…
Аня засмеялась и протянула мне какую-то папку.
– Леля, я пошла по пути деда и тоже, уходя на войну, заново перепрятала клад. Мы с Валентином вчера зарыли его в одном тайном местечке. Я прошу тебя сохранить эти бумаги. Здесь мое завещание. Я оставляю свое имение Валентину, а если ни мне, ни ему не суждено вернуться с фронта, тогда тебе. Так получилось, что ближе вас двоих у меня никого не осталось. И здесь же мои записи, в которых зашифровано тайное место, скрывающее клад. Теперь-то я уверена – если, не дай Бог, что-то со мной случится, ты легко отыщешь дедовы сокровища…
У меня вырвалась лишь одна совершенно неуместная фраза:
– Ты с ума сошла!
– Нет, я-то как раз в здравом уме и все предусмотрела как следует… Хотя, честно тебе признаюсь, сохранить рассудок этим летом мне было не так уж и просто!
Когда старый возок, в котором разместились мы с Михаилом и Анюта с Салтыковым, покатил прочь от крыльца усадьбы, провожаемый рыданиями няни, я невольно оглянулась, чтобы в последний раз окинуть взглядом старый дом и парк.
Как ни странно, покидать эти места мне было грустно – все же здесь я пережила одно из самых ярких приключений в своей жизни…
Вдруг на глаза мне попалась мужская фигура, стоявшая в тенистой аллее неподалеку от пруда. Я было подумала, что это кто-то из гиреевских офицеров пришел с нами попрощаться, и хотела попросить кучера остановить экипаж, но маячившая вдалеке фигура не становилась ближе, хотя мы вроде бы к ней подъезжали…
Вглядевшись внимательнее, я почувствовала, как оглушительно забилось мое сердце – на высоком военном был белый мундир времен войны на Балканах.
Я посмотрела на лица своих спутников – все казались спокойными, мило беседовали и ни один из них не обращал на незнакомца ровно никакого внимания, словно бы его и не было…
А офицер в белом мундире постоял еще немного под кружевной тенью липовых крон, взмахнул прощально рукой и исчез среди старых деревьев.
Да и был ли там офицер? Может быть, просто солнечные блики играли? Господи, привидится же такое!
В сентябре 1916 года в Москве, на городском Братском кладбище похоронили подполковника Салтыкова. Через два месяца рядом с ним упокоилась его вдова, Анна Чигарева-Салтыкова, сестра милосердия, скончавшаяся от ран, полученных на фронте.
Весной 1917 года у могилы Салтыковых остановились двое, мужчина и женщина, положившие на надгробье несколько веток белой сирени.
– Ты часто бываешь здесь, Леля, – негромко заметил мужчина.
– Да, – ответила женщина, поправляя цветы, рассыпавшиеся по граниту могильного камня. – И буду приходить сюда, пока жива. Мне кажется, душам умерших нужно, чтобы о них помнили… Недаром же мы провожаем их со словами: «Вечная память». И когда пройдет много-много лет и никого из нас уже не останется на этом свете, все равно чья-нибудь рука положит цветы на могилу. И души пращуров, как древние лары, будут беречь и охранять своих потомков.
– Ты фантазерка! – сказал мужчина, протянул даме руку, и они направились к стоящей неподалеку церкви…
Московское Братское кладбище было открыто в ноябре 1914 года на окраине Москвы во Всехсвятском по решению Городской думы. Разместилось оно в огромном старинном парке. Здесь хоронили солдат, офицеров и сестер милосердия, погибших на фронтах мировой войны. Жертв было много и кладбище-мемориал, обустроенное на пожертвования москвичей, быстро разрослось.
По проекту архитектора А. В. Щусева на Братском кладбище возвели памятную церковь с галереями, в которых предполагалось разместить документальные свидетельства о ходе военных действий и оставлять на вечное хранение боевые трофеи. Освятили новый храм в январе 1917 года…
В начале 1930-х по решению советского руководства церковь разрушили, а кладбище уничтожили. Просто так, чтобы не было… В 1950-х в районе Сокола (бывшее Всехсвятское) велось масштабное строительство. Часть территории мемориального Братского кладбища была застроена домами.
Землю из строительных котлованов, перемешенную с прахом погибших и обломками гробов, ссыпали в грузовики и вывозили на свалку. Оставшуюся часть кладбища окончательно сровняли с землей и превратили в городской сквер.
Нынешние москвичи, гуляющие по скверам на Песчаных, уже не помнят, что под их ногами – могилы предков, погибших когда-то за родину…
Впрочем, на месте Братского кладбища случайно уцелело одно надгробие – памятник на могиле студента Московского университета, смертельно раненного в бою под Барановичами в 1916 году. На камне выбиты последние слова юноши, сказанные им перед смертью: «Как хороша жизнь, как хочется жить».
Простите нас, пращуры… Вечная вам память!