Цены на этом рынке не поддавались здравому рассудку: например, как раб Космач стоил в десять раз дешевле, но как заложник — во столько же дороже.
А нанять киллера и убить человека — всего-то тысяча!
Знающий рынок «нарком» в результате заявил, что Космача надо выкупать, потому как эти спекулянты людьми настолько крутые, что с помощью бандитов ничего у них не получить, слишком мощная крыша, да и при малейшей опасности они преспокойно уничтожат товар, и ничем их не взять.
Не в милицию же идти?
Еще пример привел, как в одном приграничном городке нашли сразу девять застреленных молодых девок, которых хотели продать в Турцию, но что-то помешало.
Артем Андреевич уехал, пообещав, что, может быть, как-нибудь и где-нибудь поищет денег, но ничего не гарантировал. То есть получалось: сиди сложа руки и жди, когда Юрия Николаевича перепродадут, увезут из России, когда вообще ничего не сделаешь!
Похищение Почтаря сразу отошло на второй план. Комендант пытался сосредоточиться и найти выход, но, как назло, в голову ничего хорошего не приходило. С обрезом отвоевывать Космача не пойдешь, а выкупать — такие деньги можно только украсть или продать что-нибудь, например, газопровод…
Пометавшись по двору, он бросился к Почтарям, застучал в калитку, но кроме зверского лая собак в ответ ничего не услышал. Да и какой толк со старухи? Что она посоветует, если сама в умопомрачении?
Мысли плутали меж трех сосен: выйти на большую дорогу, подождать и ограбить, например, Джавгета, владельца лесокомбината в Северном. Правда, ездит он с нукерами, но если насыпать на дорогу резаной колючей проволоки и сесть с обрезом в кустах…
Или поехать в город, захватить заложников и потребовать у властей, чтоб разыскали работорговый рынок и вызволили Космача.
Ну или совершить налет на банк…
Все это очень напоминало современное кино и не имело никакого отношения к реальности.
А она, реальность, в конюшне орала от голода и жажды так, что стекла в окнах вибрировали. Реальность — это то, что кричит овдовевшей старухой, что просит корма и воды.
Кондрат Иванович снял недоуздок, висевший у двери, расставил его, как сеть, и приоткрыл дверь: жеребец должен был сам затолкать голову, а иначе не надеть, если сильно взъерепенится, оттолкнет и убежит.
Конь орал, но в двери не лез, как обычно. Комендант открыл пошире и в первое мгновение обомлел. Вместо роскошного искристого хвоста свисал короткий стриженый обрубок, гривы не было вообще, осталась одна пышная смолистая челка на лбу. Кто-то взял и испортил всю красоту!
Сначала он подумал на телевизионщиков — залезли и напакостили, затем погрешил на Почтаря, однако вспомнил, что вечером обряжал, все было на месте. Дед Лука сразу ушел в лес, ночные наблюдатели к конюшне близко не подходили, да и жеребец бы чужого никогда к себе не подпустил…
Кондрат Иванович вошел в стойло, пощупал голый хвост, потрогал шею и руки опустил: с точки зрения здравого ума объяснить, зачем обстригли коня, было невозможно. Ладно провода бы со столбов срезали, алюминиевые тазы и ложки уперли, но кому сейчас может потребоваться конский волос?
— Пошли на реку. — Он взял Жулика в повод. — Чудеса да и только. Кто тебя эдак-то обкорнал?
Жеребец уперся, выходить из денника не захотел, а стянуть его с места еще никому не удавалось. Тогда Комендант обошел вокруг, распахнул двери и сдернул недоуздок.
— Гуляй!
Конь переступил ногами, жалобно крикнул и не вышел. Не зная, что и думать, Кондрат Иванович, будто чумной, опять походил по двору, затем спустился к реке и принес воды. Жулик страдал от жажды, два ведра выпил одним духом и сразу пошел к пустой кормушке — должно, стыдился стриженым выходить на улицу.
Спустив ему сена, Комендант взял вилы, чтобы выкидать навоз, и тут заметил, что одна половица у стены чистая, будто ее вымели. Он ковырнул плаху зубом вил — подалась…
Под ней оказалась глубокая свежевыкопанная яма.
Он сбегал домой, взял фонарик и, посветив, обнаружил нору, уходящую под стену. Не раздумывая, Комендант снял фуфайку и спрыгнул вниз. Луч света терялся в черной дали, поблескивала на стенках плотная, вытесанная острой лопатой глина.
Свежепрорытым ходом он прополз метров десять, дальше стало чуть просторнее, да и копка была старая, стенки высохли и превратились в необожженный кирпич. Передвигаясь на четвереньках, он подобрался к дощатой двери, за которой оказалась чуть ли не галерея — идти можно было согнувшись, и пошел на свет, лучиками пробивавшийся у кровли. Здесь оказалась еще одна дверь, из-за которой ощутимо тянуло теплом. Кондрат Иванович тихонько открыл ее и в ярком электрическом свете увидел боярышню.
— Ну, здравствуй, Вавила Иринеевна, — сказал как ни в чем не бывало. — Вот где спряталась. Гляди-ка, настоящий бункер!
Она тоже не удивилась, только встала и низко поклонилась.
— Здравствуй, Кондрат Иванович. Сижу поджидаю тебя.
— Да если б я нору в конюшне не нашел, долго пришлось бы ждать!
— Агриппина Давыдовна обещала позвать. Я просила… Но дед Лука потерялся, так она забыла, должно…
— Позовет она, как же! Давай собирайся и пошли со мной.
— Куда же я пойду?
— Пока в избе Юрия Николаевича спрячу, там посмотрим. — Он решил сразу не пугать ее тем положением, в которое попал Космач. — Что-нибудь придумаем. А сейчас идем, пока старухи нет.
— Здесь меня не найдут, — уверенно заявила боярышня. — Дед Лука много ходов нарыл… Я тут сидела и все думала. Ты мне сказ говорить начал, да не сказал. А мне никак покоя нет…
— Какой сказ? — сердито изумился Комендант.
— Да как вы расставались с женой твоей, Любой.
— Тьфу, нашла о чем думать! Ты бы лучше о Юрии Николаевиче думала!
— Я за него молюсь ежечасно, а вот что с вами приключилось, так и не узнала…
— Ладно, потом будет тебе сказ. Сейчас собирайся и пошли!
— Хорошо мне тут, куда я пойду?
— Вавила Иринеевна, послушай старого и опытного человека. — Он старался сдерживаться. — Люди, которые спрятали тебя, ненадежные, понимаешь? Дед вон с автоматом в лес подался. Кто его знает, возьмет и приведет сюда людей.
— Что ты такое говоришь-то, Кондрат Иванович? И думать грех.
— Между прочим, Почтарь журналистов сам к себе зазвал. Они тут четыре дня гуляли и все вынюхивали. Я уверен, догадываются, что тут прячешься. А почему? С какой стати?
— Сама виновата. — Она потупилась и вздохнула. — Жаль стариков, мучаются в чужой стороне… Я им немного старых денег пожертвовала. Новых-то нет… Чтоб в родную сторону поехали. У вас ведь в миру без денег нельзя…