Это был ужин поединщика перед схваткой. Он ел медленно и задумчиво, аккуратно засыпая в рот щепотку муки и запивая её разбавленным хмельным мёдом. Сначала кто-то постучал в дверь, через несколько минут — в окно, однако ничто не могло оторвать Ражного от этой ритуальной еды. Покончив с ужином, он сполоснул миску, вымыл руки и лишь после этого отбросил засов: он ждал, что первыми придут Максы, однако их опередил врач.
— Мы положили труп в эту шайбу, — сообщил он. — Но там не очень холодно. И крысы.
— Не тронут, — заверил Ражный. — Что ещё?
— А утром точно будет транспорт?
— Этого не знает никто.
— Связи тоже нет? Радиостанция или сотовый телефон?
— На сотовый не заработал…
Доктор чуял, что разговор пустой и бесполезный, но не уходил, мялся у порога, исподволь озирая пространство дома.
— Извините, а поесть у вас ничего не найдётся? — наконец решился он. — Сутки, как из дома…
Ражный молча взял лампу и повёл в кладовую. Снял со стены пустую корзину, сунул в руки доктора и стал щедро бросать туда банки с тушёнкой, сгущёнкой, сухари и печенье в пачках. Изголодавшийся врач оживал, и вместе с ним оживала скромность.
— Да хватит, куда столько? — бормотал он. — На троих-то… Нам перекусить только…
Но в глазах светился примитивный человеческий голод, по молодости ещё охватывающий разум. Ражный добавил пару банок деликатеса — тресковой печени, чем окончательно растрогал доктора.
— А почему вы спросили про ленту? — вдруг вспомнил он.
— Про какую ленту? — будто бы не понял Ражный.
— Да у этой, — кивнул на улицу. — У покойной?.. Должен сказать вам по секрету, она не была проституткой.
— Не была — так не была…
— Мало того, — тон доктора стал доверительным, — умершая оставалась девственницей.
— Ты что же, проверил? — недобро усмехнулся Ражный.
— Разумеется… — смутился он, чётко уловив тон собеседника. — Когда делал осмотр. Там ещё, в избушке, пока была жива… Так положено…
— И что же тут особенного?
— Вы же сказали, лента на шее, как у проститутки! Открыв железный ящик, Ражный достал две бутылки водки и тоже положил в корзину.
У доктора блеснули глаза от предвкушения, но природное смущение не позволяло откровенно порадоваться неожиданному и приятному обороту.
— Это уж слишком, — сказал он. — Даже неловко…
— Погреетесь, помянете усопшую…
— Я промёрз до костей! — счастливо выпалил врач. — Соточку пропустить самое то. Спирта нам теперь не дают!.. А вы с нами?..
— Дел много, — пожаловался Ражный. — Квартальный отчёт для налоговой. Ночами сижу… Чайник и посуда есть в гостинице.
— Мы со старшим все нашли!
— А что младший?
Врач вынул белый сухарь из корзины, откусил, разгрыз крепкими молодыми зубами.
— Переживает… Блаженный!
— Ты присмотри за ним, — попросил Ражный. — А лучше заставь выпить стакан водки и уложи спать. Он спиртного, пожалуй, ещё не пробовал. Должен сразу сломаться.
— Логично, — доктор сам вынул из коробки банку красной икры. — Ему надо расслабиться.
Проводив его до охотничьей гостиницы, Ражный отметил, что братья уже сидят в зале трофеев — там горела керосинка — и пегие стреноженные кони пасутся за сетчатой изгородью вдоль реки, где на солнцепёке ещё зеленела и цвела поздняя трава. Он выждал полчаса, наблюдая за окнами, где маячили три тени, после чего достал запасной ключ от «шайбы» и в полной темноте приблизился к каменному круглому строению посередине территории базы. Так назывался каменный сарай, где когда-то была электроподстанция. В зимнее время здесь остужали парное мясо битых лосей и кабанов, поэтому под потолком висели крючья, а бетонный пол был залит и пропитан почерневшей звериной кровью.
Он знал, что нечаянные гости на базе сейчас заняты случайным застольем, и потому действовал решительно. Тело Мили лежало на стопке поддонов из-под кирпича, как на постаменте. По прежнему завёрнутое в мокрый пододеяльник, оно казалось маленьким и щуплым; свечение смерти довлело в пространстве и мешало дышать. Ражный нашёл её ледяную кисть у подбородка, скомкал тоненькие пальцы в своей огромной руке и замер.
Жизнь ещё тлела в этой плоти, хотя она умерла несколько часов назад, что и констатировал профессиональный врач. Только по молодости и неопытности не заметил одной детали — не наступало трупного окоченения, поскольку кровь ещё не сворачивалась в сосудах, не превращалась в печёнку, и мышцы сохраняли прежнюю эластичность, допивая остатки жизненной силы из этой крови, костей и позвоночника, как растения допивают мельчайшие частицы влаги в засушливую пору.
И выживают, даже если земля превращается в золу…
Плоть не была ещё безвозвратно утраченной, и оставалась надежда на воскрешение, если бы витающая над телом душа проявила к этому волю.
Ражный простоял над Милей несколько минут — душа реяла под потолком «шайбы», цепляясь за мясные крючья, и тончайшая связующая цепочка, напоминающая жемчужную нить, — единственный её корешок, ещё касался плоти в области солнечного сплетения, оставляя путь к отступлению. Но утлая, иссохшая скорлупа — то бишь, тело, не выражало ни малейшей охоты продолжать биологическое существование.
Она умерла не от воспаления лёгких, и не от другой телесной болезни; диагноз был иной и весьма распространённый в текущее время, хотя никак не трактовался и не признавался современной медициной. Смерть наступила из-за крайнего противоречия между душой и телом, не совместимым с жизнью.
— Не стану будить тебя, спи, — сказал он и вышел, заперев дверь, направился домой.
И уже поднимался на высокое крыльцо, когда услышал озлобленный лай Люты и гул проволоки, по которой скользила собачья цепь. Кого-то носило ночью по территории базы — овчарка свой хлеб отрабатывала честно, знакомств с людьми не заводила и никому не доверяла, кроме своего хозяина — старика Прокофьева, и работодателя Ражного.
Он сбежал с крыльца, направляясь в обратную сторону, и тут заметил возле «шайбы» человеческую фигуру — кто-то ковырялся с замком на двери. Вероятно, хмель на братьев Трапезниковых подействовал не так, как хотелось, и вместо сна и утешения в скорби ещё больше взяло за сердце горе. Наверняка это был младший Макс — старший умел сдерживать свои порывы и чувства.
Ражный подходил осторожно с мыслью отвести парня к себе и поговорить по душам, но вдруг там, у «шайбы», возникло какое-то стремительное движение, сдавленный человеческий крик, и в тот же миг все пропало. Когда он подбежал, возле мясного склада никого не было и замок оказался закрытым, услышать же топот ног мешал яростный лай Люты. Так и не поняв, кто подходил к двери и что здесь произошло, Ражный снял цепь с проволоки и привязал овчарку возле «шайбы»: нечего молодым пацанам ходить ночью к покойной, даже если она — возлюбленная…